Впрочем, будь Разгуляев повнимательнее, он бы, возможно, заметил, что кое-кто из зрителей слушает выступающих с куда большим интересом. Чуть опустив тонированное стекло сверкающего черным лаком «Мерседеса-гелендвагена», каждое слово ораторов напряженно ловил упитанный китаец во вполне пристойном европейском костюме, сидевший на заднем сиденье роскошного автомобиля. Его машина стояла чуть поодаль от сцены, и китайцу приходилось внимательно вслушиваться, чтобы понять, о чем говорят выступающие.
Дождавшись, когда российский посол передал слово директору «Сиддирганча», китаец выбросил в форточку недокуренную сигару и нажал кнопку стеклоподъемника, закрывая окно. Достав из внутреннего кармана дорогой мобильник в черном титановом корпусе, он нажал пару кнопок и поднес трубку к уху.
– Слушаю, господин, – его звонка явно с нетерпением ожидали.
– Все готово?
– Так точно, господин.
– Время пришло, – произнес китаец. – И не забудь – плюс три минуты.
– Конечно, мой господин.
Спрятав телефон в карман, «господин» чуть тронул плечо сидевшего за рулем водителя:
– Едем. И побыстрее!
Джип, подняв облачко желтой пыли, тут же рванул с места.
А на сцене, расцвечивая свою речь красочными оборотами и пространными сравнениями, соловьем разливался директор гидроэлектростанции. Переводчик еле-еле поспевал по-русски излагать для слушателей те сложные словесные конструкции, которые рождал бенгальский чиновник:
– С чувством огромного уважения и восторга... благодарность к беспримерному труду, который продемонстрировала нам великая российская нация... высокотехнологичное сооружение, с которым страна с уверенностью смотрит в свое светлое будущее...
Народ слабо хлопал после каждой громкой фразы и ждал, когда же концерт будет продолжен. Наконец, бенгальский чиновник глубоко поклонился, и переводчик с явным чувством облегчения с воодушевлением выкрикнул его последний пассаж:
– Без помощи русских друзей нам никогда бы не удалось построить на Ганге великую гидроэлектростанцию, заковав в бетон мощь нашей великой реки!
Эти слова потонули в радостном крике толпы, дождавшейся, наконец, окончания затянувшегося официоза. В воздух снова взлетели флажки и ладони аплодирующих. И в этом шуме люди не сразу расслышали, как по берегу волной прокатился какой-то новый, тяжелый и густой звук.