Мгновение оцепенения... потом король вскочил с оттоманки, вернее, с Лии. И не просто вскочил – почти отпрыгнул от нее как можно дальше!
– Что все это значит, мадемуа... то есть...
Лия проворно поднялась с оттоманки и привела в порядок свой кринолин, а также вернула на место лиф платья.
– Ваше величество... – с запинкой пробормотала она. – Я... я...
О боже, что сказать?!
– Ваше величество, – послышался новый голос, и в комнату вошел герцог де Сен– Фуа. – Молю о прощении, что нарушаю вашу приватную беседу. Я не успел представить вам нашего секретного посланника к императрице Елизавете. Мадемуазель Лия де Бомон, урожденная...
Тут Сен-Фуа назвал подлинное имя мадемуазель.
Лицо короля приобрело багровый оттенок и являло вопиющий контраст прочим цветам, наполнявшим эту гостиную, особенно лицам Лии и Сен-Фуа. Да, Бастилия оказалась к ним обоим сейчас близка, как никогда...
– М-да, – проговорил наконец король, раздвигая губы в улыбке и с новым интересом озирая Лию. – Любой на моем месте обманулся бы. От души надеюсь, что и Елизавета тоже будет введена в заблуждение... самое приятное!
Он хихикнул и поправил жабо.
Гроза миновала. Лия де Бомон и герцог перевели дух.
Впрочем, слишком радоваться они не спешили, поскольку не забывали, что Людовик был весьма мстителен.
– Хотя говорят, – произнес он, придирчиво озирая Лию, – что Елизавета весьма разборчива и благочестива!
Сен-Фуа потупился, тая улыбку. Так-так... парфянская стрела все же прилетела. Однако насчет разборчивости и благочестия русской императрицы его величество явно заблуждался!
– Туже затяни! – велела Елизавета и задержала дыхание, отчего следующие слова из ее рта вышли сдавленно и невнятно: – Слышишь, Маврушка?! Еще туже!
Маврушка, вернее, графиня Мавра Егоровна Шувалова, в девичестве Шевелева, считалась лучшей подругой государыни Елизаветы Петровны еще в ту пору, когда императрица была всего лишь рыжей царевной Елисаветкой. Мавра оставалась в числе ближайших к ней дам и ныне, спустя четырнадцать лет после того судьбоносного ноябрьского дня, когда оная Елисаветка на плечах гвардейцев, ошалелых, как и царевна, от собственной смелости, ворвалась в Зимний дворец и свалила с престола императора-младенца Иоанна Антоновича VI, а также его мать, регентшу Анну Леопольдовну, вкупе с супругом, Антоном-Ульрихом Брауншвейгским. Выбора тогда у Елисаветки не было: до правительницы Анны, несмотря на леность ее и скудоумие, начала доходить мысль об опасности иметь у себя под боком дочь Петра, которую поддерживает гвардия. Царевну со дня на день мог ожидать монастырь либо вовсе плаха. Теперь Анны Иоанновны уже в живых нет, после холмогорской-то ссылки, а Иоанн гниет в Шлиссельбурге. А впрочем, при дворе о нем не говорят, его как бы и вовсе нет на свете.