* * *
Когда нужно было устраивать Кати в школу, мать решилась, наплевала на гордость и позвонила свекру-академику, тот сказал, что Кати он внучкой не считает, уповал на то, сколько воды утекло, и пожелал удачи. Текст был настолько лжив и омерзительно гладко продуман, что вкрадывалась мысль – его произносили не в первый раз, и где-то на дне ящика старинного письменного стола, обитого зеленым сукном, лежала записанная речь для отказа бывшим родственникам.
В семье отца Кати было много скелетов в шкафу и свидетельств о разводах. Однако это не мешало ее членам на мероприятиях и научных пиршествах, не поведя усом, не дрогнув и не разлив бокал, доверху наполненный хванчкарой, заявлять: «Семья Григорьевых славится тем, что в ней не было ни одного развода». Да и Кати в этой семье не было. Иванка новую родит.
Сколько холода и безразличия было в этой минутной телефонной беседе. Нет, мать Кати не надеялась на сочувствие, сострадание или чувство вины, но на человечность… Им же звания давали… Заслуженных, верных.
Прикрываясь заслуженными и верными героями труда, Григорьевы служили самим себе. Не детям. Те пусть сами.
Григорьевы умели аккуратно и уместно кичиться связями и знакомствами, тут им пропуска в Малый театр выписали, там на балет в Большой пригласили как членов АН СССР. Если нужно было нарядиться – они доставали из секретера в спальне музыкальную шкатулку с танцующими испанками, в движении похожими на крутящихся дервишей, и поднимали со дна чеки Внешпосылторга, клали в кармашек и под покровом вечера шли в «Березку» на Пятницкой.
Кати поступила в английскую спецшколу. Сама. Без взяток, протекции и валюты. По уму.
И ее взяли. Прописана была в соседнем доме, собеседование прошла, по-английски изъяснялась – причин для отказов найти не удалось. С этого и началось ее сумбурное и несуразное отрочество. Слезы, отчаяние, обида… Снова сарай с его рубероидом, мечты о деньгах, красивой одежде, пахнущей Западом… Снова слезы, страх… И знание, что однажды она отомстит целому миру в лице безвольных и малодушных папиных дочек. Отомстит за то, чего у нее никогда не было и что, как ей чудилось, у нее беспричинно отняли. Она избрала целью своей жизни – забрать положенное Богом счастье. Возможно, даже украсть.
Годы летели подобно кадрам киноленты, с жужжанием, вспышками и черными провалами, никто и не заметил, как Кати вдруг стукнуло восемнадцать…