– Господин дежурный, премьер-маиор, пожалюй сюды.
Невпопад зазвякали шпоры.
К свечам наклонилось молодое лицо: у глаз собраны тонкие полукруги морщин, в глазах отблески свечи, сухо обтянуты скулы, отливает золотом русый кок.
На красном обшлаге фельдмаршала замигали медные пуговки:
– Постой, батюшка, куды-с ордоннанс мой, прости Господи, подевался?
У графа Фермера насмешливо поджалась губа.
Он выбрал из кармана камзола китайскую роговую палочку и лениво стал чистить ногти.
От дыхания, от воскового огня в шатре стоит тяжелое тепло. Тупея давит генерал-аншефу лоб, под буклями крепко чесалось.
Старичок-фельдмаршал сказал:
– Ан, вон ордоннанс мой… Тебя как, батюшка-маер, звать?
– Премьер-маиор Александра Суворов, Ваше Сиятельство! – восторженно крикнул сухощавый юноша, ступивший к столу из темноты.
– Вот и ладно, мил друг… Вот и скачи-ка ты, душа Алексаша, к левому флангу, к самому князю Голицыну и сей ордоннанс от меня в обсервационный корпус передай, да еще и словами тако ж скажи, чтобы строили фрунт обер-баталии в пять линей кареями, кавалерию штоб всю в резервы за лес, а мост через Одер-реку мигом зажечь…
Премьер-маиор захлопал ладонями по полам мундира и быстро, по-птичьи, загоготал:
– Ваше Сиятельство, у Гомера сказано: коней произвели ветры, Гарпия быстроногая родила от Борея лошадей Гектора, Ерихтония-кобылица от него же пояла двенадцать жеребцов…
Молодой голос майора осекся, весело сорвался.
– Ты, батюшка, што? – удивленно сказал фельдмаршал.
– А понеже жеребец мой породы клепер прямой, ордоннанс ваш я, аки ветр, доставлю.
– То-то, душа… Тебя не уразуметь… С Богом, ступай.
Шпоры зазвякали в темноту.
Молодой Суворов откинул полог, в просвете стал тенью на миг: сжатая голова, нос, как у птицы, дыбится прядь над лбом.
Вестовой казак в высокой шапке, похожей на черную колоду, подвел двух коней. Казалось, что конь один, но что у него две гривастых головы. Премьер-маиор прыгнул в седло.
Крутозадый жеребец откидывал задними ногами, норовя сбросить седока. Молодой Суворов без стремян, прижавши ноги к конским бокам, вертелся перед мушкетером, выдыхая сипло и жадно:
– Ну, балуй, балуй, пшел.
Жердь пики, колода казацкой шапки, голова Суворова с отдутыми волосами сгинули в темноте.
Мушкетер отсчитал двенадцать шагов до колышка у шатра, пристукнул прикладом, повернул назад.