Душа не успела спрятаться в пятках. Краткий миг полета сменился
всплеском. Холодная вода накрыла с головой. Дыхание перехватило.
Бертран в в ужасе заколотил руками и ногами, выскочил на
поверхность, пытаясь отдышаться, но лишь наглотался воды. И темнота
вокруг! Он лихорадочно загреб, с размаху ткнулся о берег, чуть не
переломав пальцы. Обрыв! Попытался было вцепиться, но только зря
раскрошил глину. Отвалился в сторону, попробовал ногами нащупать
дно. Тщетно!
И тогда, он отдался на волю стихии. Течение подхватило парня и
потащило за собой.
Холодная вода остудила раны и укусы - да и сами пчелы остались
где-то далеко, потерялись во время безумного забега сквозь сучья...
Бертран перевернулся на живот, начал понемногу подгребать к своему
берегу, надеясь, что не перепутал. А то всякое бывает -
перепутаешь, из сил выбьешься, а без толку. Выручало то, что обрыв
казался в ночи вовсе уж черным пятном. Греби себе, прикидывая, где
чернота посветлее, где потемнее...
К счастью, плыть пришлось недолго. Река делала крутой поворот,
загибая русло левее. Крутость берега тут сходила на нет, становясь
отмелью, песчаным языком, уходящим чуть ли не до середины.
Бертран ткнулся в отмель, зашарил руками, царапая и без того,
раненые пальцы. Встал на четвереньки. Начал подниматься. Медленно,
как старик. Побрел по отмели, по колено в воде. Болело все, все
могло болеть.
- И отчего бы Ганне меня просто не приколоть теми вилами, -
покачал головой Бертран, жалуясь бледной луне. - Так нет же, никак!
Все у меня не как у людей, все какими-то другими путями хожу...
Берег оказался глинистым, а оттого удивительно скользким. Трава
же, то резала ладони, то вырывалась при малейшем усилии. Бертран
сперва считал свои падения, после сбился. Наконец, он выбрался на
сухое. Лег, уткнувшись в куст. Попытался вздохнуть поглубже.
Ненависть к самому себе душила надежнее веревочной петли. Слезы
полились сами собой.
Бертран лежал в грязи, задыхался, обливался слезами. И
совершенно не понимал, что ему делать дальше.
Хоть и говорят, что когда люди вешаются, то мочат штаны, а то и
гадятся. Но все же, лежал бы он в гробу молодой и красивый. И
каждый бы понимал, что именно он, этакая злобная скотина, довел до
смерти несчастного Бертрана ди Суи! А по такому уроду, какой он
сейчас - грязный, вонючий, исцарапанный, никто и слезинки не
проронит, когда будут хоронить. Если вообще признают в нем человека
и соседа! А то решат, что неведомая микава забрела из Пустошей и
сдохла от осознания, какая она, в сущности, гнусь и говно.