, – сказал Янкель. – Они и так уже натерпелись, бедняжки.
К этому моменту практически все триста с небольшим жителей штетла подтянулись к реке, готовые поспорить о том, о чем не имели ни малейшего представления. Чем меньше житель штетла знал, тем яростнее он спорил. Это было в порядке вещей. Месяц назад вопрос стоял о том, удастся ли сформировать у детей более благоприятную картину о мире, если заделать наконец дырку в бублике. Два месяца назад жестокий и комичный спор разгорелся по вопросу о типографском станке, а еще раньше – о самосознании поляков, что кончилось для одних слезами, для других – смехом и для всех вместе – новыми вопросами. Из-за спин этих вопросов выглядывали новые, а за ними еще. Вопросы от начала времен – когда бы оно ни было, – до их конца – когда бы он ни наступил. Из праха? В прах?
БЫТЬ МОЖЕТ, – сказал Многоуважаемый Раввин, вознося руки еще выше, возвышая голос еще громче, – НАМ ВООБЩЕ НЕ СЛЕДУЕТ НИЧЕГО УЛАЖИВАТЬ. ЧТО,ЕСЛИ МЫ ОСТАВИМ СВИДЕТЕЛЬСТВО О СМЕРТИ НЕЗАПОЛНЕННЫМ? ЧТО, ЕСЛИ МЫ,СОГЛАСНО ОБРЯДУ,ПРЕДАДИМ ТЕЛО ЗЕМЛЕ, СОЖЖЕМ ВСЕ, ЧТО ПРИБЬЮТ К БЕРЕГУ ВОЛНЫ, И ПОЗВОЛИМ ЖИЗНИ ПРОДОЛЖАТЬ СВОЕ ТЕЧЕНИЕ ВОПРЕКИ ЭТОЙ СМЕРТИ?
Но без прокламации не обойтись, – сказала Фройда Й, торговка сладостями.
Обойтись, если штетл примет соответствующую прокламацию, – уточнил Исаак.
Может, все-таки следует сообщить его жене, – сказала скорбящая Шанда.
Может, все-таки следует заняться сбором останков, – сказал дантист Елизар З.
В разгар спора маленькая Ханна высунула голову из-под бахромы отцовского талеса, но ее голосок едва не потонул в общем гуле:
А я что-то вижу.
ЧТО? – спросил ее отец, утихомиривая собравшихся. – ЧТО ТЫ ВИДИШЬ?
Вон там, – указывая пальчиком на взбаламученную воду.
Там, посреди ниток и перьев, в окружении свечей, намокших спичек, пташек, пешек и шелковых кисточек, вздрагивавших, как медузы, колыхалась на волнах новорожденная девочка, все еще блестящая от слизи, все еще нежно-розового цвета – цвета сливовой мякоти.
Двойняшки растворились под талесом отца, точно призраки. Лошадь на дне реки, укутанная в саван затонувшего ночного неба, сомкнула тяжелые веки. Доисторический муравей в янтаре Янкелева кольца, пребывавший там без движения задолго до того, как Ной начал сколачивать свой ковчег, спрятал голову между своих многочисленных лапок, чтобы не сгореть от стыда.