– И так хорошо и так. – Она явно стремилась к углубленному изучению языка.
В коридоре послышались шаги и стук резинового наконечника палки ветерана.
– Подлец! – крикнул он сипло. – Развалил! Все развалил! Подлец!
– Кто это? – испуганно поинтересовалась Джойс. – Начальник?
– Берданкин, ветеран… – объяснил я. – Недоволен президентом.
– У нас тоже каждый может ругать премьер-министра, – сказала она. – А королеву нельзя.
– У нас теперь тоже. Мы этим гордимся. У нас демократия. Мы – свободная страна, как и вы. Конечно, жаль, что королеву нельзя. Но, с другой стороны, на нет и суда нет.
Я подошел к зеркалу, подтянул живот и напружинил мышцы. В длинных сатиновых черных трусах до колен и подхваченных резиновыми подвязками коричневых в ромбики носках я выглядел достаточно импозантно.
– И что ты такого во мне обнаружила? – самодовольно поинтересовался у Джойс.
– Обнаружила? – Она недоуменно сморщила лобик. – А-а… Поняла. Я тебя лублу!
– За что? – продолжал кокетничать я, распушив перья и кудахтая.
Подумав, она печально объяснила:
– Ты – рыцарь!
– Что верно, то верно, – подтвердил я, задерживать воздух уже было невмоготу, грудная клетка с шумом опала, живот с благодарностью принял естественную форму.
– Толстый рыцарь… – самокритично признал я. – Толстый уютный старый рыцарь.
Она обняла меня сзади и прошептала:
– Красивый…
Идиллию прервал телефонный звонок.
– Да… есть! Немедленно! – чеканил я в трубку. Медленно с достоинством повесил ее обратно.
– Все! Кончились каникулы. Снова в строй! – обрисовал кратко ситуацию. – Больше ничего сказать не могу. Не имею права. Ты как-никак с чужого поля ягода. Извини!
– Не отпущу! – заплакала она и еще крепче меня обхватила.
Я попытался высвободиться, но с первой попытки это сделать не удалось. Девчонка была тренированной. Кажется, это у нее серьезно. Самолюбие, конечно, тешит, но могут быть неприятности… И немалые. Через десять минут подадут машину…
– Я тебя тоже лублу! – как можно нежнее произнес я.
Оковы пали. Ласково поцеловал ее в лоб.
– Понадобился – вызвали! – важно и многозначительно сказал я. – Ничего не поделаешь, надо одеваться.
Открыл светлого дерева, фанерованный платяной шкаф. Скрипнули дверки. Достал китель, галифе, сапоги. Блеснули орденские планки. Внизу засигналила машина. Высунулся в окно. Прислали «ЗИМ». Неплохой признак. Ожидания, надежды засуетились в голове.