Мы так и сделали. За полчаса до назначенной встречи, я, Мурзин и
двое моих, гм…, телохранителей, выдвинулись в сторону резиденции.
Неспешно прокатились по пыльной и каменистой дороге. Подъехали ко
вполне европейского вида зданию с большими окнами и величаво
выгрузились из кареты. Мурзин провел меня ко входу, где пришлось
оставить Петро и Данила. Их внутрь не пустили. Морды слишком уж
простые, пролетарские или попросту - бандитские.
У кабинета наместника мне пришлось прождать больше часа. Сидел
себе на стульчике, смирно ожидая приема, вполголоса переговариваясь
с Мурзиным и разглядывая посетителей. Армейские и флотские чины,
тоже ожидая приема, маялись от скуки. Кто-то читал свежие газеты,
кто-то, так же как и мы, вел тихие беседы. Ни одного гражданского
лица в комнате ожидания кроме нас не было. И потому я иногда ловил
на себе заинтересованные взгляды. Видимо потому что я для всех был
лицом новым.
Наконец, адъютант наместника, выпроводив очередного посетителя,
обратился ко мне:
- Господин Рыбалко, Его Высокопревосходительство вас ожидает.
Пройдите.
Я поднялся с места. Кто-то из флотских, услышав мою фамилию, тут
же припал на уши своему собеседнику. Видимо догадался кто я
такой.
- Идите, Василий Иванович, - громко сказал Мурзин, косясь на
шептунов, - я вас здесь обожду.
Я оправил костюм. Стряхнул с лацкана несуществующую пылинку,
проверил пухлый конверт во внутреннем кармане и с легким волнением
прошел за дверь.
Наместник Его Императорского Величества на Дальнем Востоке,
адмирал Алексеев, Евгений Иванович…. Много раз я думал об этой
встрече, много раз я прокручивал в голове наш будущий разговор.
Часто я представлял наместника по фотоснимкам из газет и журналов,
и вот, сейчас, видя его вживую, я вдруг понял, что мои
представления о нем и гроша ломаного не стоят. Вот он сидел передо
мной, такой расслабленный, старый, усталый, без тени величия в
глазах. Зыркнул нам меня из-под густых бровей и шевельнул бородой в
сторону стула, приглашая присесть. Он что-то неторопливо черкал в
бумагах, только скрип стоял, да макал перо в простого вида
чернильницу.
Я решил не присаживаться, спина не переломится, а небольшую
толику уважения авансом окажу. Так и застыл перед ним. Мужчина уже
в годах, лет шестьдесят ему. Голова седая, почти лысая. Глубокие
морщины в уголках глаз складывали ажурную паутину, в которой
запуталась старость. Борода и усы тоже с проседью, но кажется
подкрашены. Адмирал старательно выписывал вензеля в бумаге, не
смотрел на меня. А когда закончил и положил перо в пенал, поднял на
меня голову.