В общем, складывалась самая благоприятная праздничная атмосфера. Больше всех почему-то беспокойно дергался куль с Иннокентием, что лежал рядом с помостом. Его решили пока не трогать, чтобы достать непосредственно к представлению, как игрушку из мешка Деда Мороза. А вот, кстати, и Дед Мороз.
На самое видное место вымощенной булыжником площади вышел шериф – Большой Стэн. Борода лопатой, лицо тоже как у Льва Николаевича, только все в шрамах, да налитые кровью глаза сильно навыкате. Но выражение – точно как и у классика – вечно недовольное, и особенно сегодня. Еще бы! Он умудрился оставить дома свой счастливый талисман – первую серебряную монетку, полученную от благодарных жителей за защиту. На чувствительном сердце у старого рэкетира было неспокойно, но на каменном лице ни усика не шевелилось. Имидж старый таракан ценил.
Шериф олицетворял закон и порядок в Далсвиле уже лет двадцать. Ну а так как город был сосредоточием анархии и хаоса, сразу ясно, что это была та еще образина. Говорят, лет десять назад местные края посетил святой паломник. Он так ужаснулся разгулу преступности – бандитам и особенно людям шерифа – что наложил на Стэна страшное проклятие. Хозяин Фемиды больше не мог лгать. Жаль только, святой не догадался сделать так, чтобы Стэн перестал быть Большим – то есть не отобрал у него полтора центнера мускулов, любовь к огнестрельному оружию и ярость берсеркера. В результате расплющенный паломник превратился в половник в доме агрессивного шерифа. Но с тех пор каждая речь самоуверенного громилы была незабываемым зрелищем. Он, кстати, как раз начинал говорить.
– Осточертевшие мне жители этой грязной помойки, которую наши предки, чтобы им воскреснуть и еще раз мучительно помереть, почему-то назвали городом Далсвиль! Я бы хотел лично пожать руку, лапу, крыло или хотя бы ступню каждого из вас, чтобы, зажав ее в тиски, с удовольствием плюнуть в ваши обрыдлые рыла. Но не могу. Ибо вас много, а я один. И мне нужна ваша помощь. Точнее, ваши деньги и безоговорочное подчинение моим самодурским приказам. И потому я кидаю вам эту кость. Жрите, собаки. Но сначала поржем…
Жители аж прослезились, в который раз умилившись искренности старого разбойника. Тот повернулся к обвиняемым.
– Последнее слово? – ехидно выкрикнул шериф.
Джеки Чай, дико пуча глаза и мысленно поминая китайскую япону мать, умудрился-таки прохрипеть что-то вроде: