Судьба российских принцесс. От царевны Софьи до великой княжны Анастасии - страница 3

Вряд ли читатель знает, кто все эти женщины, если, конечно, он не профессиональный историк. Нам привычно видеть Петра в мужской компании: вот он в плотницкой рубахе курит трубку и пьет пиво в компании голландских шкиперов, вот в мундире бомбардира развлекается с другими офицерами, вот:

И все же за гробом царя идут не «птенцы гнезда Петрова», а его семья – шесть женщин. Седьмая горюет дома. Гроб восьмой – дочери Натальи, умершей незадолго до Петра, – едет на том же катафалке. Еще пятеро: царевны Екатерина, Наталья и Маргарита, царица Марфа, вдова царя Федора Алексеевича, и принцесса Шарлотта Христиана София, супруга царевича Алексея, уже похоронены в Петропавловском соборе. И с тем, кем были эти женщины, какую роль сыграли они в жизни Петра и в истории России нам и предстоит разобраться в этой главе.

В 1676 году Алексей Михайлович, прозванный Тишайшим вовсе не за то, что был смирен и кроток со всеми, а потому что во время его правления в стране царил мир, умер. На престол вступил 14-летний царевич Федор, сын Марии Милославской. Разумеется, при дворе сразу же сформировались две партии: одна поддерживала Милославских, вторая – Нарышкиных, родственников второй жены царя, 25-летней красавицы Натальи Нарышкиной. Наталья Кирилловна с детьми – сыном Петром и дочерьми Натальей и Феодорой – жила в Преображенском и не показывалась в Москве.

Алексей Михайлович

Н.К. Нарышкина

Софья – шестой ребенок и четвертая дочь среди шестнадцати детей Алексея Михайловича и его первой жены – Марии Ильиничны Милославской. Как все московские царевны, в юности она была затворницей и ее очень редко видели на людях. В свое время Наталья Кирилловна изумляла московский люд тем, что, «проезжая первый раз посреди народа, только открыла окно кареты, они не могли надивиться такому смелому поступку». Но Наталья Кирилловна в то время была царицей и любимицей царя, да к тому же получила в доме своего покровителя – боярина Артамона Матвеева и его жены – шотландки Марии Гамильтон, – воспитание, которое можно назвать скорее европейским, чем русским. «Впрочем, – как продолжает хронист, – когда ей объяснили это, она с примерным благоразумием охотно уступила мнению народа, освященному древностью».