То и дело, присев на стул, он, представляя, что будет, когда (и если) она придет, задумывался — а не уехать ли все же? еще можно уехать!..
Конечно, это обман, но ведь не худший обман, чем тот, в который он уже ввязался!.. Как, вообще, прожить человеку, коли он отягчен хотя бы даже простейшими понятиями о долге и чести?! Буквально каждый шаг опутывает его новыми обязательствами…
Да, уехать! — это все-таки меньшее из зол, меньший из обманов, потом он объяснит, придумает что-нибудь!..
Совсем уж было подхватывался — но тут же являлось ему ее бледное лицо, темное платье, соблазнительно облекающее тело — такое же, должно быть, белое и нежное, как лицо.
Снова его пробирало нервным морозом, он вскакивал, ходил, смотрел в окно, садился, пытался думать о чем-нибудь стороннем, гнал мысли, что опять он делает совсем не то, что должен, а завтра будет чувствовать вину, презрение к самому себе… Приедет к Капе, предательски смеясь, изменнически улыбаясь, пряча лицо под маской радости, нежности и любви, а если сдернуть маску, под ней окажется стыд и раскаяние!..
Еду! — решал окончательно, вскакивал, хлопнув себя ладонями по коленкам.
И ходил, ходил, и снова садился, и снова маялся, то и дело глядя на часы…
В половине десятого она наконец постучала — совершенно неожиданно, вдруг, как всегда это бывает: как будто не томился он в ожидании этой секунды, не тосковал весь вечер!.
Вздрогнул, вскочил, задохнувшись; разминая холодеющие ладони, торопливо вышел в прихожую, мгновенно лязгнул щеколдой, уже приготовив лицо и язык к продолжению задуманного, отворил…
И, оторопев от неожиданности, с облегчением, едва не рассмеявшись от радости, понял, что это не Зоя.
Командир в голубой фуражке и плаще «реглан» окинул его сощуренным строгим взглядом и негромко спросил:
— Шегаев Игорь Иванович?
За его спиной маячил красноармеец с винтовкой.
— Так точно, — весело сказал Шегаев. — Я! Чего изволите?