Через неделю после того, как озеро проглотило плавучий дом, и,
взбесившись, прошлось огромными волнами по берегу, Штык
впервые открыл глаза. Он ничего не слышал и никак
не реагировал на происходящее. Но и этого было
достаточно, чтобы привести в восторг, день и ночь
ухаживающих за ним, Буля и Хомяка. Выбиравшийся
за пределы сплошных аномалий, Крот, встретил
сталкера-одиночку, который рассказал ему, что в районе Поля
Чудес квад «Долга» загнал в аномалию мутанта-контролера
по кличке Штык. И что тот перед смертью проклял своих
преследователей, а потом, громко хохоча, прыгнул в огонь
«жарки» и там взорвался, как авиационная бомба.
Еще через два дня, Штык моргнул и попытался что-то сказать.
Его немедленно вынесли на свежий воздух и сумели
накормить бульоном. Он почти ни чего не помнил,
частенько путал имена и плохо говорил. Крот приносил откуда-то
растения и заваривал на костре настои, а Булю
и Хомяку запретил дергать Штыка своими расспросами.
Восстановится человек — тогда и поговорите.
Еще через неделю, Штык начал самостоятельно ходить,
но продолжал молчать. Беспокойного Хомяка, Крот осаживал одним
и тем же веским аргументом:
— Ему вообще-то полагается в земле лежать. Вживление
«цепи судьбы» подразумевает, что если погибает один носитель
половинки артефакта, то гибнет и другой. Ты видишь,
по сути, живого мертвеца. Чудо!
«Чудо», — мысленно соглашался Штык, вспомнивший уже
практически все, кроме последних секунд, погрузивших его
в состояние близкое к смерти.
— И зеркало его ментальное — тоже больше никак
не проявляется, — продолжал Крот. — Не иначе,
оно и спасло Штыка. Связь-то, между носителями «цепи судьбы»,
все равно больше ментальная, чем какая другая. А тут зеркало.
Человек выжил, а проклятие его исчезло. Чудо? Чудо!
«Чудо», — соглашался Штык, тоже не раз вспоминавший
про черные точки перед глазами, которых больше ни разу
не видал.
Через месяц, разводя по утру костер, чтобы приготовить
завтрак, и грея нал огнем озябшие ладони, он вдруг
вспомнил, что всю ночь его преследовали кошмары. Во сне злая
собака грызла его руку, внутри которой засел проклятый артефакт.
Как ни странно, рука болела до сих пор. Он закатал
рукав и осмотрел предплечье.
На нем виднелась едва разборчивая надпись, сделанная
кривыми, уже покрывшимися коркой засохшей крови, царапинами: