– Это он с последнего сафари привез, – сказал Железняк. – Расскажешь, Владик?
– Иди ты вон, – ответил Владик, доставая из стены бутылки. – Меня за это сафари сам знаешь как употребили.
– Он его подстрелил, – с искусственным воодушевлением заговорил Миша, – а лицензии не было…
– На них лицензий и не бывает, – буркнул Владик. – Под охраной.
– Ну вот. Его за задницу и в газеты. «Сын русского бocca – браконьер». Пришлось кучу валюты выплатить. Сколько, Владик?
– Я не считал, – сказал Владик и заржал: – По безналичному.
И Миша, бедный, засмеялся.
– Сотерн или мозель? Или марсалу? – спросил Владик.
– Ты нам еще кахетинское предложи, – подмигнул мне Миша. – Кюммеля, кюммеля давай! Кюммель мне в тот раз в душу запал!
– Кюммеля нет. С тмином есть голландская буза.
– А мне сотерн, если можно, – сказал я.
– Что у него там? – спросил Владик у Миши, показывая глазами на мой пакет.
– Это потом, – ответил Миша. – Сейчас давайте царапнем.
– Открой ему, – сказал Владик, передавая Мише бутылку.
– А вы незнакомы, – сказал Миша светски. – Это московский писатель…
– А мне не один хрен? – прервал его Владик. – Пусть пьет.
– Он зимой не в духе, – пропела Тамара.
– Молчи, падаль, – отозвался он. – Еще слово скажешь, выгоню.
Мы выпили, без слов и не разом. Владик вдруг сел в кресло, вцепился пальцами в ручки, и по лицу покатился пот. Потом он простонал, и его отпустило. Он вытер руками лицо, погладил грудь, подошел к окну и уперся кулаками в подоконник. Потом быстро налил себе еще водки, проглотил, постоял несколько секунд в напряженном ожидании, но на этот раз обошлось. Он вздрогнул всем телом и расслабился.
– Тамарка, – сказал он, повеселев, – сальто прогнувшись назад с приземлением в шпагат!
Тамарка отошла в угол, разбежалась и, подпрыгнув, перевернулась как он сказал. Железняк захлопал в ладоши и шепнул мне:
– Ты ее не узнал? Селищева, олимпийская чемпионка.
– Селищева? Тогда не чемпионка, – пробормотал я. Откуда-то я знал, что Селищева могла стать чемпионкой, но с чего-то сорвалась и чемпионкой стала другая, тоже наша, но не Селищева.
– Брусья, – сказала она, услышав. – Брусья – моя коронка. Я на бревне травму получила, а на брусьях бы у меня было золото.
– Твое золото из дерьма смолото, – проговорил Владик и засмеялся искренне: – Ха! Ха! Ха! – через паузы.