Ну, при современной аппаратуре, с учетом интерференции звуковых волн, я еще мог бы это понять, а тогда… Насколько я понимаю, важно было только то, чтобы микрофоны не ловили чужой звук. И всё…
Ну да ладно, умываю руки, пусть об этом судят профессионалы, но давайте я вас познакомлю с тем, как тогда происходила запись! По прошествии почти сорока лет, обладая цифровыми технологиями и даже виртуальными студиями, сегодня просто невозможно представить, как это в те дни выглядело!
Кстати, и битлы свои первые три альбома писали практически так же, только на двадцать лет раньше…
Итак – запись назначена!
К этому времени вместе собирается группа, звукорежиссер, поклонницы и друзья. Если есть возможность – друзья и поклонницы сидят отдельно, в ГИТИСе, слава Богу, такая возможность была. И вот из-за стекла все они, попивая тот самый «номерной» портвейн, наблюдают, как в студийном помещении, оклеенном настоящими звукопоглощающими панелями (на самодельных студиях использовали картонные формы от яиц), барабанщик и басист, изредка дополненные ритм-гитаристом, записывают «болванку», то есть ритмическую основу песни, на которую при повторных перезаписях будут наложены вокальные партии, клавиши, соло-гитара, а может быть, и дудки.
Гуля в студии
И вот дубль сделан, музыканты присоединяются к уже веселым друзьям, прослушивают записанное и во всеобщем громком базле под портвейн решают, нужен еще дубль, или нет. Обычно происходит 4–5 дублей, и после того, как новый дубль становится очевидно не лучше, а хуже предыдущего, играть перестают и начинают выбирать. И уже после этого вторым наложением на другой магнитофон записывают клавиши, вокал, дудки, одну или несколько гитар и другие инструмены, соответственно фантазии музыкантов.
Тонкость профессии звукорежиссера (тогда – звукооператора, а ныне – саундпродюсера) в то время была в том, что выстроенный на записи баланс звучания инструментов переделать уже не было возможности, а тембральная окраска инструментов в последующих наложениях могла складываться или наоборот, вычитаться с первым слоем, от чего возникала грязь.
Но главной проблемой было то, что с каждой перезаписью в песне появлялись шумы и искажения, а поэтому больше двух слоев записывать было просто нежелательно.
Это уже потом 8-, 16- и 32-дорожечная, а сейчас и цифровая, запись стала позволять каждый инструмент записывать и править отдельно, а в 70-е многоканальных «штудеров» на всю Москву было несколько штук. Знаю про аппарат в 1-м тон-ателье Останкино, в ГДРЗ на улице Качалова, в главной студии «Мелодии» у Бабушкина, на «Мосфильме» у Виноградова и на студии Скрябинского Музея у Юры Богданова. Еще ходят легенды о потрясающей студии в Чазовском Центре Кардиохирургии, но если это так, то почему медики так нагло тратили народные деньги на непрофильное оборудование, я не понимаю.