В жопу эти лобовые столкновения! Я разворачиваюсь и убегаю.
Слышу, как он догоняет. Петляю перед деревом, и тот врубается в
него плечом. Его заносит.
Обегаю дерево и наваливаюсь со спины. Меч рассекает плоть под
лопаткой. Мертвецу нечем кричать, но он дёргается. Больно.
Обрушивает свой когтистый арсенал. Одну лапу отбиваю мечом, вторая
рвёт одежду и плоть у меня на груди.
Я спотыкаюсь, и он снова пинает меня ногой. Удар, от которого
всё сжимается, и, кажется, сломается грудная клетка. Меня швыряет
по листве и дёрну. Я вскакиваю и поднимаю меч. Когти пролетают мимо
уха. Второй замах летит в плечо. Я превосхожу свои возможности и
растворяю его вместе с рукой. Лапа прорывает дым. Ударом сверху я
прорубаю его до середины груди. Тварь брыкается, срывается с лезвия
и бьёт ногой.
Ухожу с разворотом за спину, вскидываю меч и обеими руками
вонзаю между лопаток. Острая сталь входит по саму рукоять. Хрустит
позвоночник, чавкают внутренности. Холодная тёмная кровь ручьём
льётся на землю, будто под ублюдком открутили сливной болт. Я держу
меч двумя руками и пробую провернуть, но тварь кружится и
отбрасывает меня предплечьем. Падаю, остаюсь без оружия. Один
пистолет разряжен, второй потерян, меч остался внутри
безголового.
Тварь кружится и находит меня. Хромает и спотыкается. Тянет
кривые руки за спину, чтобы достать меч, но их не хватает. Она
извивается спазмами. Её больно. Понимает, что железная хреновина
застряла в неё надёжно. Снова бежит.
Не пора ли после такого сдохнуть?!
Я отступаю спиной и натыкаюсь на поваленное дерево. Взбираюсь на
ствол и поворачиваюсь лицом к твари. Та разгоняется и прыгает, а я
прыгаю поверх неё. Пропускаю под собой и цепляюсь за рукоять меча.
Тащу. Тварь сносит дерево и вваливается в его ветви. Во все стороны
хлыщет кровь.
В темноте кажется, что пошёл дождь, или кто-то поливает дерево
из шланга. Располовиненная тварь валяется на земле и дёргается.
Потом стихает. Грубая и изрубцованная кожа становится прежней.
В почти расчленённом теле монстра я узнаю́ конечности и
телосложение своего информатора.
Раны на боку и груди гноились, но Баратынский сказал, что они
заживут. Он подштопал самые развальцованные края, замазал всё
зелёнкой и дал антибиотики. Под руку лез Дементий, показывал травы
из своих запасов и предлагал их Баратынскому. Баратынский слал
горе-лекаря подальше.