Мать часто и долго говорили с отцом о
бабушке, и отец, в конце концов, предложил взять ее с детьми к
себе. Мать колебалась. За отцом нужен был хороший уход, потому что
с войны он вернулся совершенно больным, и с ним часто случались
припадки, после которых он долго не мог оправиться. Я пытался
лечить отца, но болезнь плохо поддавалась и все, что я пока мог,
это унять боль во время приступа.
- Может быть, ей лучше пока помогать?
- нерешительно предложила мать.
- Чем? - усмехнулся отец. - С
продуктами сама знаешь как. А деньги! Сколько мы можем послать?
Триста рублей? А что на них сейчас купишь?.. Нет, надо выписывать.
Вместе как-нибудь проживем.
Приехала бабушка к зиме. Уже
установились прочные холода, и хотя снега еще не было, «белые мухи»
кружили, а за ними вот-вот налетит метель, закружит и завалит все
снегом.
Бабушку никто не встречал. Она
приехала как-то вдруг, и я увидел ее, уже стоящую среди узлов, с
детьми по обе руки.
Девочка, укутанная в клетчатый
платок, перевязанный крест-накрест, сама была похожа на узел. Из
оставленной в платке щели выглядывали синие глаза с рыжими
ресницами. Серое заплатанное пальто почти закрывало ноги, и из-под
пальто торчали лишь круглые мячики подшитых валенок. На руках у
девочки были новые пушистые варежки из черной козьей шерсти.
Мальчишка был в фуфайке защитного
цвета с подвернутыми рукавами, в не по возрасту больших, но
добротных ботинках со скобками вверху для шнурков. Штаны болтались
на щиколотках. Фуфайку стягивал кожаный офицерский ремень с
латунной пряжкой, а на голове сидела набекрень солдатская
шапка-ушанка со звездой на отвороте. Мальчишка бойко «стрелял» по
сторонам глазами.
Среди узлов барином стоял черный,
словно прокопченный, сундук, перетянутый кованым железом.
Для бабушки с детьми приспособили
темную комнату, служившую раньше чуланом. Чулан побелили, покрасили
полы. У соседей нашлась еще одна, старая кровать, которую отец
починил и поставил в комнату.
Бабушка Маня оказалась сухонькой,
проворной, не очень старой и смешной. Голова, похожая на свеколку,
кончалась на макушке собранными в пучок волосами, скрепленными
гребешком. Она никогда не ругалась «чертом», но всегда поминала его
и винила во всех своих грехах. Если разбивала чашку или роняла
вилку, то виноват был он: «Ишь, вот нечистая сила, из рук выбивает.
Господи, прости мя грешную, и аз воздам».