- А как же мамка отпускает? -
поинтересовался Монгол.
- А к нам целую неделю каждый день
Игорь Яковлевич приходил.
- Это кто такой Игорь Яковлевич?
- Дирижер. Я в Москве буду на
казенных харчах жить в интернате. Мамка хоть и плачет, а ей с нами
двумя трудно. Я буду на каникулы приезжать.
- Песенка, спой, - ласково попросил
Монгол.
Славка упрашивать себя не заставил.
Он будто ждал, когда его попросят спеть, отошел чуть в сторону,
откашлялся и запел чистым серебряным дискантом, от которого мурашки
пошли по коже:
Суль маре лючика, Лястро
гарденто,
Плячиде лендо, Простер альвендо.
Вели тер ляпиде, Валь тендо мия,
Санто Лючия, Санто Лючия.
Славке было все равно, на каком языке
петь. Он пел так, как пели на пластинке, по радио или в кино. Пели
бы там на китайском, и он повторял бы слова на китайском языке.
Слова у него как-то прочно оседали в голове вместе с музыкой, и он
не воспринимал их раздельно.
- Песенка, спой еще, - стали просить
мы, но тут из окна высунулась мать Славки, Зоя:
- Чего к ребенку привязались? А ну
марш отсюда! Здоровые балбесы! Делать нечего?.. А ты иди домой, -
напустилась она на Славика.
Внешность Зои не вязалась с хриплым,
срывающимся на визг голосом. Красавица со смуглой кожей, голубыми
глазами, длиннющими ресницами и черной толстой косой, уложенной
венком вокруг головы, мать Славки орала, раздражаясь по любому
поводу. Женщины уступали ей и терпеливо сносили грубость. Ее
жалели.
В сорок четвертом Зое принесли
похоронку, а месяцем раньше ее муж, офицер с золотыми погонами и
грудью, украшенной орденами и медалями, приезжал в отпуск по
ранению и ходил с ней под ручку. Женщины понимающе улыбались и
прятали зависть, опуская глаза, а дома ревели от щемящей тоски и
одиночества…
Этот душераздирающий крик всегда
будет стоять у меня в ушах. Зоя рвала на себе волосы и пыталась
наложить на себя руки. Она успела прожить со своим мужем два года
до войны и неделю на побывке. Первое время женщины не оставляли ее
одну, а она ходила как полоумная и все молчала; одеваться стала
неряшливо и не снимала с головы черного платка. А потом, когда
стала отходить, удивила всех злобным характером и
раздражительностью. И не изменилась, когда родила девочку,
последнюю память о муже…
- Атанда! – весело крикнул Алик
Мухомеджан, и мы понеслись галопом к речке, провожаемые Зойкиным
криком.