К счастью, никакой
клетки там не было.
Даже никакого
намёка на эту самую клетку, что говорило
не в пользу моего ночного приключения.
Получается, это
всего лишь был кошмар?
Я замерла,
понимая, что в этом случае и серебровласки
не было, и моего отца, и…
Значит, я
всё-таки схожу с ума?
Замерев на полу,
попыталась успокоиться и в то же время
взять себя в руки.
Так не бывает.
То есть, если
под кроватью Альфы на самом деле когда-то
была клетка, в которой содержали мать
Этьена, должны были остаться какие-то
следы! Пусть не от клетки, но от самой
Мадлен.
«Интересно,
а это имя совпадает с реальным именем
матери Этьена, или мой мозг сам его
выдумал?»
Я скривилась,
понимая, что имя, скорее всего, правильное:
я определенно его уже где-то слышала,
просто раньше не предавала этому большого
значения. Так что правильное имя не
могло быть доказательством
сверхъестественности произошедшего.
С таким же успехом, это могло быть
кошмаром или трюками доктора Кошински.
Оставалось
последнее – следы.
В комнату как
раз вошла Мари, которая, пожелав мне
доброго утро, на ломанном английском
принялась спрашивать, почему я сижу на
полу.
— Бомбу ищу, —
едва не ответила я… и тут же запнулась,
понимая, что это, кстати, отличная идея.
Поискать следы Мадлен с помощью зеркала.
В кино такое показывали.
Правда, вначале
мне пришлось минут десять убеждать
служанку, что я не сошла с ума, а затем
ещё минут пятнадцать прилаживать
небольшое зеркало к ручке от швабры.
Но это того
стоило.
Я – голодная,
растрепанная и совершенно растерянная,
увидела следы когтей на благородной
древесине кровати. Следы длинных когтей
нечеловека.
Получается,
всё, что я видела… это была правда.
Мать Этьена,
которая сознательно убила нерожденного
ребенка и хотела убить Этьена ради
другого мужчины; то, как его отец отомстил
своей жене… и появление моего собственного
отца.
Внезапно мне
стало душно.
Как Этьен мог
оставаться жить в комнатах, где произошло
столько чудовищных вещей? Как он мог
здесь спать, трахать этих своих баб,
зная, что когда-то его собственный отец…
Поднявшись с
помощью Мари, я решительно подошла к
дверям, ведущим (насколько я это ещё
помнила) в мои собственные комнаты и
потянула на себя ручку. Дверь не поддалась
– замок оказался заперт.
Я дернула раз,
другой, затем ещё несколько, пока Мари
не подскочила ко мне, затараторив что-то
непонятное на французском. Поскольку
говорила она быстро – куда быстрее, чем
обычно, то все её слова слились для меня
в один большой звук, и я смогла уловить
лишь основные мысли: «Монсеньор обо
всём позаботился. Нельзя открывать до
появления новой хозяйки Валуа».