Из-за леса ли, иль из-за гор
На свирепом двугорбом коне
То ли рыцарь, а то ль мушкетер
Полуголый, но все же в броне..
Мчался, выставив пику в упор, на дракона,
Что спал на спал на земле.
Представив себе эту картину, я пожалел о своём богатом
воображении. А Царев продолжал трагическим голосом:
И чего не спалось дураку?
Ночь вокруг, не горят фонари,
Только рыцарю словно быку
Драться хочется, черт побери!
Мчится рыцарь в семейных трусах,
Горячит и торопит коня.
Вдруг очнулся дракон:
-Что за на... Это что тут вообще за фигня?!
Змея в зад храбро тычет копьем,
От усердия даже вспотел.
Змей лениво махает хвостом -
Рыцарь с криком в кусты улетел
И застрял, ни туда – ни назад,
Лишь торчат как кусочек весны,
Прикрывая воителя зад,
Голубые, в цветочек трусы…
И все это – под лирическую мелодию и с невозмутимой мордой.
Артист!
Ковыляет воитель в ночи
Без коня. Без трусов. Без всего.
Змей ограбил – кричи не кричи,
Нет управы теперь на него
В общем, подвиг пришлось отложить
И запомнить себе наперед :
Змея в голову надо лупить!
Чуть попозже… Лишь зад заживет…
Последние аккорды я дослушивал, лёжа головой на столешнице и
тихо подвывая. Царев встал, картинно раскланялся, взмахнув
пшеничной челкой, и вновь усевшись за стол, спросил:
- Между прочим, Корень, где мои фронтовые сто грамм за
сбитый?
- Кого ты уже сбил? – удивился я.
- Рыцаря с коня, а тебя с табуретки, – невозмутимо ответил
друг.
- Я-то сижу, – возразил я, разливая огненную воду.
- А головой – лежал! – не отступал Царев, – Ты был сражен
силой искусства! - его палец ткнулся в стол, указывая, где именно я
лежал.
Я присмотрелся к указующему персту. Ноготь неровно обкусан и с
черной каймой. Серега смутился, и спрятал руку за спину.
- Шоферские руки, чего ты ожидал?
- Ну, тогда за искусство, не чуждое рыцарям асфальта и баранки!
– провозгласил я, и рюмки снова звякнули.
… Дальнейшее помню как в тумане: я рассказываю Царёву про
КС и Амешт, а тот крутит пальцем у виска. Потом он же от моего
горящего пальца прикуривает. Я жонглирую шаровыми молниями - одна
улетает в мойку и гаснет там со злобным шипением. Открываю на
звонок дверь, за ней, как укор совести стоит Лена, явившаяся-таки
за блудным супругом. Ехидно-шумный Царёв тут же сникает и пожимает
плечами – такова жизнь. Они уходят, но с улицы раздается «врагу не
сдается наш гордый мужик!», быстро удаляющийся топот, и грозный рык
Лены: