Чемодан с «Историей» комбрига Вечного Сталин не востребовал – он и так всё знал.
На последнем – нашем – списке представленных к наградам с присущей ему тонкостью вождь начертал: «Войну просрали, а орденов хотите» (sic!), так что медаль у меня только памятная, а не «За отвагу».
Кстати, премьер-министр Испании Аснар лет десять назад пожелал исправить несправедливость: вызвал к себе русских переводчиков и дал им почётное гражданство. Но я была уже далеко – отрезанный ломоть.
Выяснилось про Аснара случайно. Рафик Матевосян, проректор ереванского университета, бывший аспирант моего мужа и наш большой друг, будучи в командировке в Мадриде, услышал в гостинице русскую речь. Подошёл к стайке старушек и, узнав, кто они и зачем в Мадриде, назвал меня. Те закудахтали:
– Мы её повсюду разыскивали, так и не нашли!
Светлый человек был Рафаэль Матевосян. Именно ему я оставила, уезжая в Италию, библиотеку и архив моего покойного мужа Семёна Александровича Гонионского, основателя русской латино-американистики, учителя нынешних профессоров, которые – надо отдать им должное – чтят его память и регулярно отмечают юбилейные даты. Преданный Николай Дико неизменно посылает мне копии их выступлений и статей, посвящённых профессору Гонионскому.
Торгпред Павел Иванович Малков был сама доброта. Из простых, но умён. Большой, круглолицый, сдобный. Всякий раз, узнав, что мы с Вековым в Барселоне – помыться, переодеться, – он звонил и учил меня, как вырваться хоть на один вечер: «Скажи, что я достал ему фаберовских карандашей». У Петра Пантелеевича была слабость – писчебумажные принадлежности, и он отпускал меня «терять время». В Торгпредстве уютно, сытно, – оазис в затемнённом голодном городе. Малков расспрашивал:
– Ну как, достаётся?
Не знаю, имел ли он в виду войну или комбрига, но Дина Кравченко, переводчица главного советника Сапунова и, стало быть, сама немного начальница, глядела в корень:
– Если будет невтерпёж, приходи, что-нибудь придумаем!
Я отшучивалась, хотя нрав у комбрига и впрямь был не из лёгких. Но он, казалось мне, делал нужное дело; я ему в меру сил помогала, и это было главное. Иной раз я видела, что ему не по себе, – мучила язва, поэтому, когда он срывался, я старалась не обижаться. К сожалению, относился он ко мне не всегда по-отечески. Раз ночью я проснулась оттого, что увидела: надо мной склонилось его лицо.