нас толкает да толкает… Я-то это давно примечаю, а как
он швырнул тебя в снег… А тут и сам объявился в прескверном образе… Ты думаешь, это углевозы ехали? Это
он ехал с своим сонмом, да ещё посмеялся над нами… Любо
ему, как скитники вздорят». Рассудили они, и всё стало ясно: «Покуда лесом ехали, по снегу, так
он не смел коснуться, а как выехали на дорогу, и начал приставать…
Он теперь везде по дорогам шляется, – самое любезное для него дело». И разные мелочи, что после на пути случались, тоже сразу стали понятны. «В одном месте Анфим больно зашиб руку и только улыбнулся. Ох, не любит антихрист, когда обличают его лестные кознования. Вон как ударил, и прямо по руке, которая творит крестное знамение. На, чувствуй, старец Анфим!» Остановившись в Кукарском заводе, путники обратили внимание, что их лошадь сильно устала. Понятно, что это тоже проделки дьявольские – «вон как упарил, точно с возом, милая, шла». Переночевав, они оставили свои лесные сани и «взяли обыкновенные пошевни, с отводами и подкованными полозьями». «Теперь ужна раскатах экипажне валился набок, и старики переглядывались. Надо полагать,
он отстал. Побился-побился и бросил» (курсив автора. –
В. К.)
[121]. В общем, «скитские старцы», люди с обострённым эсхатологическим мировосприятием, приметили действие «вражьей силы», и дорожная обстановка тому способствовала: «как выехали на дорогу, и начал приставать». Ну, а дальше на их пути потянулись местности, пострадавшие от сильного голода.
В рассказе А. П. Чехова «Воры» (1890) бывалый и «учёный» фельдшер Осип Васильич на вопрос, есть ли черти, ответствовал так: «Если рассуждать по науке, то, конечно, чертей нету, потому что это предрассудок; а ежели рассуждать попросту, как вот мы сейчас с тобой, то черти есть, короче говоря…» И приводил пример из собственного опыта: «Нечего далеко ходить, летошний год, не к ночи он будь помянут, встретил я его вот тут, почитай, у самого двора. Ехал я, это самое, помню, в Голышино, ехал оспу прививать. Известно, как всегда, беговые дрожки, ну, лошадь и необходимые причиндалы, да, кроме того, часы при мне и всё прочее, так что еду и остерегаюсь, как бы, неровен час, не того… Мало ли всяких бродяг. Подъезжаю я к Змеиной балочке, будь она проклята, начинаю спускаться и вдруг, это самое, идёт кто-то такой. Волосы чёрные, глаза чёрные, и всё лицо словно от дыму закоптело… Подходит к лошади и прямо берёт за левую вожжу: стой! Оглядел лошадь, потом, значит, меня, потом бросил вожжу и, не говоря худого слова: “Ты куда едешь?” А у самого зубы оскалены, глаза злобные… Ах ты, думаю, шут этакий! “Еду, говорю, оспу прививать. А тебе какое дело?” Он и говорит: “Коли так, говорит, то привей и мне оспу”. Оголил руку и сует мне её под нос. Конечно, не стал я с ним разговаривать, взял и привил оспу, чтоб отвязаться. После того, гляжу на свой ланцет, а он весь заржавел».