Он ошибся: строгость шла не от глаз. От нижней губки – выпяченной, по-габсбургски. – как у Марии-Антуанетты… (подумал он).
– Мы схоронили Ивана Сафоновича в феврале!..
– Да, да… я слышал. Примите… – Речь шла о ее втором муже.
– Так что у нас траур – до середины февраля. У нас не танцуют. Но мы принимаем!.. (И, помолчав…) Почти всякий день!..
И то, что она перебила его вполне равнодушные соболезнования, и то, что говорила так обыденно и просто – разом подкупило его. Он улыбнулся.
– Почти всякий день? Я еще вам надоем!.. Она ж, кажется, полька?.. Забыл – как ее девичья фамилия?..
– А это – Зизи, помните ее?..
Он разом окунулся в другой взгляд, другие глаза… В них была та же чернота – только какая-то цыганская веселость.
– Евпраксия! – сказала девушка лет пятнадцати и протянула руку по-взрослому.
– Как? Зизи? Вы?.. Та самая?.. – Он ладонью показал что-то такое маленькое, от полу…
– Евпраксия! – повторила девушка. Но не выдержала тону и рассмеялась.
– Вы еще отведаете – какую она готовит жженку.
– Хорошо! Я готов хоть сейчас! Я люблю жженку! – Он обернулся – и там были третьи глаза. Такие же, в сущности – только море серьезу.
– А-а!.. Вы – Нетти, наверное?
– Нет, что вы! Нетти – моя двоюродная сестра, ее сейчас здесь нет. Но неудивительно – что вы запомнили именно Нетти!
– Тогда вы – Анна! – сказал он уверенно, чтоб отвести упрек….
– Да, я – Анна… – и чуть нахмурилась. Мир был создан для Нетти. Она к этому начинала привыкать.
– Вы узнали Алину? Дочь Ивана Сафоновича – и, конечно, моя!.. – Глаза были другие. Не материны. То есть, не мачехи: дочь мужа хозяйки от первого брака…
– Жаль, нет брата, Алексея. Но он скоро приедет! Он в Дерпте, студент… Он там сдружился с поэтом Языковым. Слыхали такого?..
Глаз было много. Женских, пристрастных… Он плавал в этих глазах, как в зеркалах.
– Такая это – пока я! – сказала, подходя к нему, маленькая девочка, и повторила его давешний жест – ладонью от полу – только над своей макушкой.
– Александр, ты невнимателен! – попеняла ему сестра.
– Прости, мое чудо! – он нагнулся, поцеловал девочке руку – как взрослой, потом ладошку – как маленькой. После поднял на воздух и поцеловал в щеку. Ей было лет пять…
– Она тяжелая! – предупредила мать.
– А правда, что ты – арап? – спросила девочка, глядя на него сверху.
– Что ты, Маша?! Как можно?..