– Уж если солнце можно было Словом остановить, то трудно ли повернуть вспять события? И об этом мы поговорим с вами подробно, но позже и не здесь.
Я вдруг почувствовал, что меня куда-то затягивает – как в зыбун.
– Дорогой мой Яков Вильгельмович, – сказал я, – вы, вижу, уже распорядились мною. Не спрося согласия. А если я не пожелаю – тогда что?
– Тогда окажется, – сказал он негромко, – что Таганцев и его друзья погибли даром[68]. Что золото Фламеля[69] поддержит Советы – вместо того, чтобы погубить их. Что мы в решающий момент окажемся в положении батареи без снарядов. Хотите этого?
– Нет, – сказал я.
– Тогда считайте себя рекрутированным.
– Ну уж нет. Лоб брить не дам. Я вольноопределяющийся[70].
В жизни они знают только то искусство, которым добывается смерть.
Томас Мор[71]
На восьмом или девятом по счёту руме Николай Степанович решил наконец остановиться. Было ясно, что его предшественник методично обшарил все точки и забрал (или уничтожил подчистую) все ампулы с ксерионом. Да и чёрных свечей, надо сказать, оставалось не так уж много.
– Ты, наверное, думаешь, что мы проиграли? – спросил он Гусара.
Пёс наклонил голову. Глаза его ничего такого не выражали.
– Нет, брат, мы не проиграли, – сказал Николай Степанович. – Мы даже ещё по-настоящему и карты-то не сдали… Вот скажи-ка, любезный, где привык русский человек искать правды, спасения и защиты? В столице. Ergo, в Москве. Так мы и двинем в Москву…
Наверное, сказывалась усталость: он начинал чувствовать себя неловко непонятно перед кем. Как старый фокусник, решивший показать мальчишкам «анаконду»[72] и обнаруживший, что пальцы не гнутся. Как отяжелевший боксёр, не успевающий за молодым спарринг-партнёром. Исчез автоматизм движений, исчезло «чувство боя», прежде выручавшее многократно, и приходилось постоянно держать в поле осознанного внимания всё вокруг, и от этого притуплялась мысль.
Да, за почти тридцать лет вынужденного бездействия немудрено утратить всяческую квалификацию…
Он был близок к панике и сам прекрасно сознавал это, и именно потому старался держать себя уверенно и спокойно.
Этот приём пока ещё действовал. Надолго ли хватит?…
Николай Степанович открыл оружейный ящик, поводил пальцем и выбрал, наконец, короткий горбатый автомат «узи» – лучшее в мире оружие для перестрелок в лифтах и сортирах