Я настаивал на том, что я доверяю своим источникам, и потребовал, чтобы телеграмма с предупреждением ушла в Москву.
Поздно вечером я вернулся в свой отель. А в четыре часа утра меня разбудил директор отеля: «Все, господин Жильбер! Германия начала войну против Советского Союза!»
А 23 июня в Виши прибыл Волосюк, военно-воздушный атташе в штате Суслопарова, который покинул Москву за несколько часов перед началом войны. Он рассказал мне, что перед отъездом его вызвал начальник и поручил передать мне лично следующее: «Передайте Отто, что я лично передал Большому хозяину его информацию о предстоящем немецком нападении. Большой Хозяин сказал, что его удивляет, что такой человек, как Отто, старый работник Коминтерна и разведчик, может поверить английской пропаганде. Можете повторить ему, что Большой хозяин убежден в том, что войны с Германией не будет до 1944 года…» («Большим хозяином» разведчики называли Сталина. – Вл. К.)[16].
Свидетельство Треппера подтверждает и П. Судоплатов: «Сталин был раздражен, как видно из его хулиганской резолюции на докладе Меркулова, не только утверждениями о военном столкновении с Гитлером в ближайшие дни, но и тем, что «Красная капелла» неоднократно сообщала противоречивые данные о намерениях гитлеровского руководства и сроках начала войны. «Можете послать ваш источник из штаба германской авиации к е…й матери. Это не источник, а дезинформатор», – написал он 17 июня 1941 года на докладе Меркулова.
Сталина я здесь совсем не оправдываю. Однако нужно смотреть правде в глаза. Не только двойник Лицеист, но и ценные и проверенные агенты Корсиканец и Старшина сообщали весной 1941 года и вплоть до начала войны, в июне, о ложных сроках нападения, о выступлении немцев против СССР в зависимости от мирного соглашения с Англией и, наконец, в мае 1941 года Старшина передал сведения о том, что немецкое и румынское командование «озабочено концентрацией советских войск на юго-западном направлении, на Украине и возможностью советского превентивного удара по Германии и Румынии с целью захвата нефтепромыслов в случае германского вторжения на Британские острова». Поэтому реакцию Сталина, по моему мнению, следует рассматривать не только как неверие в нападение Германии, но и как крайнее недовольство работой разведки. Во всяком случае, так я расценивал после разговора с Фитиным мнение наверху о нашей работе и, не скрою, был этим чрезвычайно удручен. Безусловно, нашей большой ошибкой было направлять «наверх» доклады разведки, не составив календарь спецсообщений. Сделано это было лишь после «нагоняя»