Со вкусом карамели - страница 2

Находилась куча причин, почему я не хотела выписываться из больницы, ведь хромать можно и дома. Диана, посвященная в мой безумный план, потихоньку натаскивала мне вещи из дома, под предлогом: «это сейчас Стасе нужно». Нужных вещей накопилась целая сумка, спрятанная под кроватью.— Все запомнила? — мы застыли с Кариной друг напротив друга, держа в руках паспорта.Только что состоялся обмен, и было немного не по себе. Уговорить провинциальную девочку, не мечтавшую о таких возможностях — труда не составило. Мы обе подписали расписку примерно такого содержания:«Я, Станислава Лебедева, обязуюсь бережно относиться к документам Карины Голубь. Обязуюсь не совершать противоправных действий под ее именем и не совершать никаких сделок без ее ведома, требующих государственной регистрации».Карина получала приличную сумму наличными для путешествий по матушке России. Оговорено было, что никаких счетов в банке не открывает, чтобы не засветиться. «Я бы тоже согласилась» — вздыхаю, глядя вслед уходящей «себя». Еще раз смотрю в зеркало. Блондинкой мне тоже идет. Не идет белый халат санитарки, пахнущий белизной, с кое-где непонятными пятнами. Заметно, что великоват по размеру… Бесит!— Карина! — полная медсестра пробасила, открыв двери. — Убрала тут? Иди, там, в шестнадцатой, надо утку поменять больному.«Чего?» — у меня аж рот открылся. Вылупив глаза на Зинаиду, если я правильно помню ее имя, прошипела:— Я увольняюсь!— Тебе еще два дня отрабатывать! Забыла? Только тогда отдадут трудовую…Попадос! Стася, это залет! Два дня драить полы и убираться за лежачими пациентами. Черт! Я никогда тряпки в руках не держала — брезгливо смотрю на доисторическое алюминиевое ведро и швабру. Ладно, хоть перчатки прилагаются, да и те уже бывшие в употреблении.— Кариша, — скрипит дед под капельницей, — возьми там яблочко на тумбочке. Я-то разжевать не могу, — вздыхает.Эм?! Кошусь на зеленое яблоко и елозю шваброй по полу, оставляя разводы.— Хотите, я его на терке натру, — блин, не ожидала от себя. Сама в шоке.Дед отказался, прослезившись, что я такая хорошая девушка… Вот кому-то жена прекрасная достанется. «Угу, жена!» — грызу яблоко, забравшись на подоконник и свесив ноги. Дед вспоминает свою первую и единственную любовь, которая ушла без него в мир иной, оставив его тут одного…А у меня подгорает. Данька — пес блудливый. Мы ведь с ним третий год вместе. Задвигал мне про чувства… кисой своей называл, эсэмэски красивые слал, собака сутулая. Прав был отец, как ни прискорбно это принимать. Ошиблась я в Дане. Мы с Дианкой такого нарыли — волосы дыбом. Были звоночки. Были. Только верила про его загулы с друзьями «мы только мальчишками», верила про сильную занятость. Зачем я ему вообще была нужна? Интим у него, судя по докладам, был регулярный и без меня. Добивался Данька моего расположения долго — почти три месяца хороводил вокруг с бубном и танцами, букетами цветов… красивыми жестами. У бывшего парня не такая богатая семья, как у меня. Отец — адвокат, а мама где-то бухгалтером в офисе… Эх, умны мы только задними числами. Ничего не исправишь теперь. Остается только сделать выводы и жить дальше, сохраняя в памяти печальный опыт.— Как увидел ее тогда, стоящую в платье в красный горошек. На ногах — белые носочки. Коса по пояс. Пропал навсегда, — продолжает свой рассказ дед по третьему кругу, вспоминая свою Надю.— Дед, а ты ей изменял? — поворачиваю голову, оторвавшись от созерцания больничного двора.— Что ты, дочка! Любимой женщине изменить нельзя. Это все равно, что себя самого предать. Не видел я других женщин, кроме Надюши своей. Краше нее не было никого на свете. К ней хочу, соскучился — сил нету…Поправив одеяло у дедули, который забылся во сне, бормоча имя жены, вышла из палаты. В груди щемящее чувство тревоги. Слезы навертываются на глаза от неудержимо поднимающейся жалости к себе, к деду, что сейчас один вынужден быть без жены. Что я теперь одна-одинешенька в мире. Есть, конечно, Дианка-партизанка, но у нее свои мотивы… Скучно ей. А тут я — «сбежавшая невеста» без места…— Ка-ри-на! В десятой уберись. Там пациента стошнило! — орет Зина на весь коридор.«Убью кого-нибудь сегодня!» — вытираю тыльной стороной ладони мокрые от слез щеки. Хочется на кого-нибудь возложить вину за происходящий пипец, чтобы он ответил, чтобы пожалел, что родился на этот свет. «И почему при этом приходит на ум имя Клим, а не Даня?» — загадка.Первый день проходит в калейдоскопе стрессового состояния. Мне постоянно хочется свалить из этого места. В кармане нащупываю ключи от съемной квартиры, которую помогла найти подруга. Мои вещи на «первое время» уже перекочевали туда. Но еще сильнее хочу в душ, отмыться от больничного запаха, который даже в кожу въелся, что хочется чесаться. А может и аллергия на моющие — смотрю на красные пятна, проявившиеся чуть выше запястья. Хожу вдоль стеночки, чуть не падая от усталости.— Девушка! А где тут лежит Станислава Лебедева? — застыла, будто тело онемело мгновенно.Натянув почти на глаза шапочку медицинскую, в пол-оборота кинула взгляд через плечо. Даня-сучонок нарисовался! Веник прихватил и пакет еще в руках какой-то.— Так выписали ее, — гундосю не своим голосом. — Вчера вечером еще…— Да? — округлил свои синие глазки и опустил букет «головой» вниз.Бывший уходит, не чувствуя в спину жалящей ненависти. Ан нет! Запнулся, гад. Я швабру с ведром бросила посередине. Грязная вода пролилась, выплеснувшись через край, и окатила брендовые штаны Даньки. Он дрыгает ногой, пытаясь отряхнуть капли. Едва удерживается на ногах, чуть не поскользнувшись на мокром полу. Довольно хихикнула на его визг и махи руками, сопровождающиеся матом. Есть справедливость, есть!