Первобытные инстинкты… Когда-то давно, если верить легендам, Волки жили стаями, и самый сильный альфа становился вожаком. Его состояла из омег и бет, которые никогда не претендовали на лидерство. Беты были помошниками, способом пополнить стаю, когда не хватало кровной родни. Омеги – теми, кого альфы инстинктивно хотели защищать. Альфа плодил щенят, которые вечно дрались между собой за право первенства. Беты же были другого происхождения. Они не рождались из чрева Волка, но оборачивались Волками после укуса. Как страсть и жажда власти были в крови у альф, так и подчинение вожаку и даже потребность в нём всегда считались неотделимыми чертами беты.
С омегами дело обстояло сложнее. Шейн то и дело думал об этом, косясь на своего нового сожителя. Омеги куда больше походили на альф, чем мясо стаи — беты. В них жила та же страсть и жажда свободы, и Шейн не знал легенды, где омега оставался бы в стае вожака, строившего власть только на силе. Что-то изменилось теперь, когда их стало так мало, что как правило не было никаких стай. «А может, потому их и нет, что альфы забыли, как их собирать», - подумал Шейн с самому ему непонятной тоской. «Потому что забыли, что быть вожаком – не то же самое, что обладать. Что вести за собой – не значит «гнать».
Питер постепенно привыкал к новой обстановке. Он адаптировался на удивление быстро и уже через три дня вёл себя в квартире сержанта, как дома. В ответ на любопытство Шейна по этому поводу он только пожал плечами:
— А… Я ведь много домов сменил. И почти всегда жил в чужих квартирах. Сначала приёмные семьи. Потом друзья…
Договорив, Питер задумался и принялся нервно покусывать губу, и Шейн решил тему пока не развивать. Он понял, что не хочет знать, что еще скрывает прошлое Питера. Хватало того, что здесь и сейчас Питер приносил тепло и уют в его дом. Шейн и сам не заметил, как стал относиться к Питеру именно так — не как к жертве и не как к подопечному, а как к кому-то, кто каждый вечер ждал его с работы и смотрел преданными глазами.
Однако Питер по-прежнему избегал малейшим прикосновений. Пару раз Шейн экспериментировал – легко трогал его за плечо или пытался взять за руку — и оба раза Питер сначала поддавался и расслаблялся, но лишь на мгновение, а затем принимался вырываться и впадал в панику. Это было самым обидным. Куда проще было бы, если бы Питер отбивался, кричал и бил посуду. Но тот вжимался в стену затравленным зверьком и молчал. Судя по тому, что рассказал Питер об отчиме, так было не всегда. Оставалось предположить, что его так скрутило от нападения, однако легче от такого предположения не становилось. Пассивный и запуганный сосед не устраивал Шейна ни капли.