Скользящий I - страница 32

—А, это вы… — почесывая мускулистый живот, вышла из своей комнаты наша соседка: загорелая и рослая девица приятной внешности. В голове всплыло прозвище Клетка. — Слизень, так ты не превратился в овощ?

—Просто он им и не переставал быть, — съязвила вторая наша соседка, вышедшая из другого номера. Симпатичная и стройная девица со слегка вытянутым лицом. Геройское имя которой звучало как Рентген. — Опустошитель ушел от него голодный!

—Женщины! — вздохнул я. — Не стоить злить знатного понапрасну. Только потому, что вы принадлежите к слабому полу и от природы не способны следить за языком, вы прощены.

—Чего вякнул?! — разозлилась Рентген.

—Прежнего Слизня больше нет. Меня можете звать Ортон… И раз у вас принято брать прозвища, то Ортон Скользящий. Уяснили?

—Очкастый, так это правда, что Веник рехнулся? — поинтересовалась Клетка.

—Сложно сказать, кто больше рехнулся: Ортон или мир вокруг, — поправил очки Олег, повторив мое изречение в слегка ином ключе. — Но да: он настаивает на том, что является другим человеком из ушедшей эпохи. К слову, его рассказы звучат довольно убедительно.

—Серьезно? Можно и послушать за стаканчиком-другим. Предлагаю отпраздновать выписку нашего "дорогого" Слизня! — выдала Клетка.

—Скользящего, — поправил я.

—Как скажешь. Главное, про закуску не забудь, — махнула рукой девица, после чего ушла в свой номер, прикрыв дверь.

—Какие наглые женщины пошли! — покачал я головой. — В мое время такого разгильдяйства не было.

—И впрямь рехнулся, — фыркнула Рентген и также скрылась в своей комнате.

—То есть два парня и две девушки в блоке? Те, кто расселяет стражей — те еще затейники, — протянул я.

—Да-а, вот только некоторым все равно ничего не светит, — горестно заметил Очкастый.

—Не тушуйся, четырехглазый. Будет и на твоей улице праздник!

Олег быстро показал мне все нюансы блока. Чистенько, простенько, но аккуратно и со всеми удобствами. Впрочем, критической разницы с лечебницей я не заметил. Явно не царские палаты, а жилье для простолюдинов.

Комната Преображенского была обставлена довольно аскетично. Глаз зацепился за большой постер полураздетой женщины, висящий на стене. Кажется, Слизню он был чем-то дорог. Я сорвал его и отправил в мусорное ведро. На комоде стояла фотография юноши с двумя улыбающимися взрослыми. Какое-то время я смотрел на нее, купаясь в воспоминаниях Преображенского. Он ценил данную фотографию. В качестве дани памяти реципиенту я решил ее не трогать.