— Милы, — подтвердил отец с улыбкой.
— Да только нелегко, поди, им живётся. Больно уж сурова маменька. Я порой
думаю, что не всякой женщине надобно иметь дочерей. Графине Тормасовой больше
пришлись бы сыновья… — Он хмыкнул. — Вообрази, Маша: Евдокия Фёдоровна наняла
им какого-то учёного червя, который школит барышень — учит математике, истории,
географии и даже, прости господи, астрономии! Я, конечно, не ретроград и не
ратую за то, чтобы всех дам сызнова запереть в теремах, но к чему засорять
прелестные головки тем, что никогда девицам не пригодится? Ладно бы танцы да
языки — это вещи для дамского ума весьма полезные, но астрономия! Ведь женская
голова устроена иначе, она просто не в состоянии вмещать такие мудрёные
материи! Ну, да ладно… что там ещё любопытного у Анастасии Николаевны?
— В Петербург возвратился принц
Антон. Поговаривают, что, наконец, сыграют свадьбу.
— И то дело, — согласился отец, —
седьмой год в женихах. Уж, поди, и забыл, зачем в Россию приехал. Что ещё?
— Пишет, что князь Антиох Дмитриевич
теперь послом в Париже.
— Ну сие давно не новость. Антиох в
Париже уж скоро год. За такого посла, как князь Кантемир, перед Европами стыдно
не будет, — одобрил отец. — С тех пор как государь Пётр Алексеич хотел
просватать Людовика за Елизавету Петровну да получил от ворот заворо́т,
дружества с Францией у нас не получилось, — пояснил он Филиппу, — может,
стараниями князя Кантемира получится?
Он повернулся к жене:
— Ещё какие авизии[11]?
— Сын Ладыженского сбежал. Говорят,
Ушаков рвёт и мечет. Его люди прочесали весь Петербург, и пока ничего.
Государыня лично интересовалась этим делом. Взяли некоего господина Дулова,
приятеля Ладыженского-старшего. На допросе он подтвердил все обвинения… А вы
говорили, что Фёдор Романович политикой не интересуется.
— Душа моя, — Андрей Львович
поморщился, — ну по́лно! Ты ж не дитя безмысленное… Да те свидетельства не
стоят и яичной скорлупы! В пытошной камере Ушаковской из кого угодно любые
признания выбьют. Ещё раз тебе говорю: Федьку тридцать с лишним лет знаю —
прост, как печной горшок. Ни в интригоплётстве, ни в донкишотстве отродясь не
замечен. Да коли нас с ним равнять, так я куда больший авантюрщик и крамольник
окажусь.
Филипп замер с ложкой в руке.
— А сын? Отчего он бежал, коли они
невиновны? — возразила Мария Платоновна.