- Я Изотов, Ирина Владимировна, - выдохнул я прямо в разъяренное
девичье лицо, - А вы скоро, дура вы набитая, и так никого из нас не
увидите. Вещички-то собрала уже? Совести хватило перед тетей Машей
и дядей Игорем покаяться? Хотя бы напоследок? Да откуда она у тебя,
нет конечно. Сама себе всю жизнь засрала, а на нас срываешься? Дура
ты. Дура как есть.
Отвернулся и пошёл к себе с горечью на сердце, причем с большой.
Не спешил, надеялся… да черт знает на что надеялся! Всё-таки
действительно последний день видимся, сам завтра уезжаю, а она чуть
позже. Много времени бок о бок провели, хоть Иришка и обгадила себе
всю малину. Может, хоть сейчас ей в голову стукнет? Всё же не
обзывал её никогда…
- Ненавижу…, - донеслось мне в спину почти спокойное, - Всех
умников сиротских ненавижу, а тебя, урод, особенно! Думаешь, я с
тобой просто так дружила!? Сам дурак, хоть и умный! Мальчик мне на
побегушках нужен был, а ты, уродец, подошёл просто отлично! Понял,
кем ты был?! Понял?!!
- Да я знал. Всегда знал, - обернувшись к Асовой, я улыбнулся,
заставив её нервно дёрнуться. Моя улыбка, она такая. Даже тех, кто
меня очень хорошо знает и привык к внешности, всё равно нервирует
донельзя. Задержав взгляд на бледно-зеленых глазах старой знакомой,
я просто-напросто сказал, - Прощай, Иришка. Вот тебе совет на
прощание – в детском доме держи язык свой за зубами. Косы выдерут.
А они у тебя и так небогатые, как и мозги.
И ушел в квартиру, не слушая визгливых оскорблений, разносящихся
на весь этаж. Хотелось полежать, подумать, морально подготовиться к
совершенно непонятному будущему, которое очень скоро начнется. Пара
часов абсолютно свободного времени у меня как раз есть. На посошок,
как говорится. Проводить жизненную веху.
Зайдя к себе и защелкнув замок на ветхой деревянной двери, по
которой тут же начала долбиться взбешенная Иришка, я бросил взгляд
на старое и побитое, но самое настоящее ростовое зеркало,
присобаченное к шифоньеру, видевшему, наверное, даже Ленина на
броневике. А возможно, Ильич как раз на этом шифоньере и стоял. И
носил его, сцуко, по субботникам до бревна или вместо. Очень уж
шкаф был обшарпан. Впрочем, как и всё остальное в моей халупе.
В зеркале, как и всегда, отражался урод. По местным меркам, если
уж на то пошло, а вот мне моя внешность мне даже немного нравилась.
Худощавый парень почти 18-ти лет (через неделю стукнет), острые
худые черты лица, белая ровная кожа без всяких этих ваших родинок и
прочей дряни, уши, правда чуток оттопырены, но они у меня довольно
неплохо заострены кверху, поэтому на лопоухого деревенского Васю я
не похож. Ну подумаешь, волосы торчат вверх в диком беспорядке,
из-за чего я постоянно похож на возмущенного дикобраза? Не
справится с ними ни одна расческа, доказано годами стараний.
Бесполезно. А если бреюсь наголо, то на улицу можно не выходить,
потому что милиция загребет. Закрывают, паразиты, а потом старший
лейтенант Иващенко идёт знакомой дорогой в школу, к директору,
находит там, сволочь такая, полное взаимопонимание, от чего меня в
«уазике» привозят в любимый сиротский дом и закрывают на месяц на
домашнее обучение. Пока волосы не отрастут.