Результат, лично для меня, был вполне предсказуем. Неизвестный
минерал? Экспериментальный реактор? Е***ет! Сколько бы профессоров
не утверждало, что «не должно».
И что, спросите вы? Е***ул, конечно же, в 1947-ом. Накрыло 548
225 километров квадратных. Породив аномальную зону, в которой
изредка какое-нибудь дерево, набравшееся хрен-пойми-какого
излучения, начинало ярко светиться. А затем, не выдержав, видимо,
своей невдолбенной красоты, лопалось к чертовой бабушке, усыпая всю
округу светящимися брусками древесины, каждый из которых был четко
в форме параллепипеда. Маловато для катаклизма, да? Вот и люди так
подумали. Радиации нет, иной отравы тоже, ой какой прикольный кусок
дерева, ой, он мне в руку впитывается!
«Ой, мне что-то нехорошо. Пойду поваляюсь пару неделек, пока
странная хрень меняет моё тело».
Оп! У меня способности! Я могу своей струей расколотить унитаз!
У меня из жопы реактивная струя! Дорогая, я сделал детей зелеными!
…и всё в таком духе.
Так вот, фиг с ней, с «Зарей», с Дремучим и прочими глобальными
вещами. Всё дерьмо заварилось в этом мире с мелких происшествий, а
именно – каждый тракторист понял, что имеет шанс научиться летать.
Или стрелять лучами или управлять техникой… неважно. Да и хрен с
ними, со способностями, одно только изменение организма от поганой
светящейся деревяшки уже многое давало! Как в физических кондициях,
так и в сопротивляемости чему угодно, от насморка до мандавошек. Не
так, чтобы тетя Галя могла поднять жигуль или ходить голой по
морозу, но более чем заметно. А Дремучий где? В Сибири, мать
его.
И теперь представьте себе картину Репина маслом «Приплыли».
Причем, картина была усугублена тем, что реактор «Зари» рванул в
Сибири, а зон аномальных на планете возникло пять: кроме Дремучего
еще были Западная Африка, Южная Америка, Канада и Австралия. Как? Я
не знаю, но интересуюсь. Ты 548 225 квадратных километров в полной
глуши никак забором не огородишь, хоть повесься.
Желающие летать трактористы устроили на планете такое, что даже
сейчас, в 1991 году, когда всё это лет шесть как устаканилось, за
что человечество заплатило реально огромную цену. Сиротские дома,
типа того, выпускником которого я стану завтра, – часть этой
цены.
Ладно, я особо-то про неогенов не знаю, не положено пока, потому
как несмотря на внешность, силу и вес, у меня еще ничего не
пробудилось, кроме чрезвычайно гнусной ухмылки, от которой и у
товарища майора матка опускается, если я не в настроении. Может
быть, не пробужусь или не пробудюсь вообще никогда, вот такой я
специальный мальчик, потому как люто запаздываю в развитии по
сравнению со своими однокашниками, в смысле другими неогенами.