Райка молча встала и пошла в сторону; неуверенно ступая, перебралась по бревну на другой берег валовой канавы и легла в кустах малинника.
– Допекла девку, – проворчала Граня, не отрывая взгляда от огня.
– Э-э, Граня, этим разве допечешь. Когда меня допекло, так я не за канаву, я на Север деру дала.
– Вчера после обеда как ушла в лес, так и не вернулась, боюсь, уж не скинула ли.
– Чтобы скинуть, надо заиметь сначала.
– Да вроде как тяжелая ходила.
– Райка, что ли? Да где ей! Просто брюхо распустила – жрать меньше надо, вот и вся тяжесть.
– Может, и так, только, вижу, мается.
– Это разве маета. Помотает на кулак соплей красных, как мы с тобой, тогда и узнает, по чем страдать и чему радоваться.
– А ты меня с собой не равняй. Я сына вырастила, а ты до тридцати пяти яловая ходишь.
– Я и не равняю. А что яловая, так, видно, поздно спохватилась. Тут рада бы в рай, да грехи не пускают.
– Сама виновата.
Лилька не ответила, только глубже затянулась сигаретой и выпустила по-мужски аккуратное кольцо дыма. Да и что было отвечать: сказать Гране, что сын у нее барахло и без зазрения совести гуляет на деньги, которые старуха зарабатывает не лопатой, так ломом, а когда не хватает материнских рублей, норовит поживиться у женщины старше его на пятнадцать лет. Но зачем? Ей, Лильке, от этого легче не станет, а Граня и без ее щипков натерпелась в жизни. И она спросила о другом:
– Правда, что осина, на которой Лева Питерский задушился, засохла?
– Правда, – ответила Граня. – Сама в воскресенье по грибы ходила и видела.
– Может, кто-нибудь корни подрубил?
– А у кого такая надобность?
– Ну мало ли, ведь не может дерево чувствовать?
– Я почем знаю, может или не может, только высохла, и все. Мужик больно хороший был. Сказывают, Тоська на могиле всю ночь выла, а чего выть, когда сама и угробила.
– Вот это любовь! Все бросил ради нее, а когда совсем невмоготу стало, и жизни не пожалел. Как в кино. Наверное, последний мужик от любви повесился. Теперь такие не родятся. – Лилька даже вздохнула.
– Ну ладно, бабоньки, подъем! – скомандовала Граня и принялась затаптывать теплинку.
Из-за поворота показался мастер Витя, которого Лилька успела обозвать Балериной. И кличка сразу прилипла. Когда Витя ходил, его длинные руки неподвижно висели вдоль тела, кисти он держал немного оттянутыми в стороны. Бригаде думалось, что балерины передвигаются именно так. Слишком уж несуразно выглядел он со своей застенчивостью на фоне путейских рабочих, этакой залетной, случайной птицей.