Мы долго сосуществовали, как два призрака. Мама спросила: «Что между вами произошло? Вы поссорились?» Правду она не должна была узнать ни за что на свете, и мы стали притворяться – при ней, а все остальное время игнорировали друг друга. Мне это не мешало, потому что отец чаще всего отсутствовал: его компания заполучила рынок Евросоюза, и он руководил проектом. Из Брюсселя. Если отец был дома, я без конца заводил «Братьев по оружию» или напевал слова, когда мы гуляли втроем, шли в гости к Карану и Джайпалу или на матч по крикету, но он не реагировал – наверное, все забыл. А может, плевать хотел, как любой временщик. Я хотел, чтобы отец попросил прощения, сказал, что сожалеет, а он продолжал изображать хорошего мужа, и меня это злило. Конечно, извиняться ему следовало перед мамой, а не передо мной.
Через несколько месяцев музыка «Dire Straits» перестала звучать в нашем доме, но царапающая душу мелодия всегда стояла между нами.
* * *
Прошло несколько недель, и мы узнали, что маме в третий раз придется пройти курс лечения. Она сообщила нам тревожную новость беззаботным тоном, как если бы говорила о намерении сделать ремонт и поменять обои. Мама не захотела, чтобы я или отец сопровождали ее в больницу Уипс-Кросс, сказала, что поедет с матерью Карана. Случилось это в самый «неподходящий» момент: отец бывал в Лондоне наездами – из Франкфурта или Гётеборга по пути в Хельсинки. Каждый раз при встрече я думал об одном: при нем та блондинка или они расстались? Мама ждала отца с нетерпением, только ему удавалось подбодрить ее. Он всегда привозил какой-нибудь подарок – милый пустячок, яркую безделушку, они пили чай в гостиной, она брала его за руку и говорила: «Ну же, Гордон, рассказывай!» Мама задавала тысячу вопросов о работе отца. Как обстоят дела с концерном «Шелл»[31] и «Фольксвагеном»? Как решилась та или эта проблема, нашлись ли нужные консультанты? Иногда до следующего рейса времени было так мало, что отец не отпускал такси, на котором приехал из аэропорта.
У мамы был трудный период. Большую часть времени она проводила в кресле, я садился рядом, брал ее за руку, и мы молчали. Меланхолия не была свойственна маминой натуре, она не вспоминала ни свое прошлое, ни утраченную навеки семью. Всего только раз мама посетовала на то, что вышла на работу, когда мне исполнилось два месяца, и доверила воспитание единственного сына Дханье.