. Я полушутя обозначил себя в соответствии с Нюрнбергским законом 1935 года “полукровкой первой степени”. Такое определение метко в своей брутальности, хотя и неполиткорректно.
Одну из глав книги я назвал “Круги пересекаются и замыкаются”. Это о кругах судьбы. А значит – и о кругах истории. О событиях, удивительным, но и закономерным образом соединяющих частную жизнь с бесконечным временем. И в этом смысле – последнего поезда не существует…
Старшеклассником, а может, чуть раньше, я нашел в родительском книжном шкафу “Майн кампф” в шведском переводе. Принялся листать и изумился. На титульном листе мама желала отцу интересного чтения – причем надпись была датирована 1941 годом. Я побежал с книгой к матери. Она явно смутилась. О чем думала моя далекая от политики мать, когда писала эти слова в начале Советско-финской войны 1941–1944 годов? Какие мысли промелькнули в ее голове, когда сын напомнил ей о них? Найдя эту книгу много лет спустя, я обнаружил, что лист с посвящением исчез. Сам я не читал ее ни тогда, ни после…
Еврейское происхождение моей матери было семейной тайной и не обсуждалось с посторонними. Я узнал о нем от родителей в подростковом возрасте. Прошло немало времени, пока я осознал этот факт и всю историю моей матери. Брак с отцом означал для нее полный разрыв с родными.
Когда я рассказал своей будущей жене Кайсе, коренной северянке, с начальной школы жившей в столичном регионе, о мамином еврействе, она лишь подтвердила, что раньше не встречала евреев.
В доме моего детства говорили на двух языках. С отцом мы с сестрой говорили по-фински, с мамой – с годами все больше по-шведски. Мама хотела, чтобы мы во что бы то ни стало выучили финский, но ее ошибки в языке раздражали меня, и подростком я окончательно перешел на шведский.
Между собой родители говорили по-шведски. Отец был обычным для Хельсинки двуязычным мальчишкой: с матерью, уроженкой Хейнола, он говорил по-фински, а с отцом, родившимся в Карие (по-фински Карьяа), по-шведски. Он окончил шведскоязычную школу.
Принося мне приключенческие книги из библиотеки, мать следила, чтобы половина их была на шведском. Мне это не доставляло сложностей, наоборот, выбор становился шире.
В маминой семье преобладал шведский, поскольку ее мать, моя бабушка, выросла в Вааса