В такой обстановке в ноябре 1701 года в Царьград прибывает третий русский посол, Петр Андреевич Толстой, но не с временной миссией, как прежние посланники, а в ранге постоянного представителя Петра Первого при турецком дворе. Толстой был исключительно умным человеком, осторожным и хитроумным дипломатом, проницательным и оборотистым, и не брезговал воспользоваться такими методами, которые нынешняя дипломатия считает непозволительными. В детские годы Петра Первого Толстой был сторонником регентши Софьи, то есть противником будущего юного царя Петра. Но царь Петр великодушно простил ему старую вражду и отправил Толстого послом в Царьград, а его брата Ивана назначил губернатором Азова.
Толстой в правление Петра Великого действительно стал выдающимся русским дипломатом. Царь Петр исключительно высоко ценил его. Рассказывают, что однажды он обхватил руками его голову и сказал: «Эх, голова, голова! Не быть бы тебе на плечах, если б не была так умна».
В молодости Толстой стал одним из первых русских, выехавших за пределы России, добровольно согласившись войти в группу, которую Петр отправил за границу обучаться технике, механике и мореплаванию. Вместе с Головиным, Голицыным и другими Толстой посетил многие иностранные государства и верфи. Попутно он занимался и литературой. В Казанском университете все еще хранятся его неопубликованные рукописи; особенно интересен текст о турецких владениях по берегам Черного моря, который он послал Петру[46].
Его записки о Венеции полны интересных наблюдений. Венецианцев он считает умными и ловкими в обращении, а их жен – стройными, прекрасными, но слишком вольными. Венеция – город, обитатели которого живут на улицах, в гондолах и в музыке, в постоянном карнавале на площади Святого Марка. Народ весел, беззаботен и музыкален. В Голландии он описал заполненный трупами кабинет одного анатома, что в то время почти невозможно было представить в Европе, хотя именно тогда были придуманы диссекция[47] и обдукция[48]. Он рассказывал и о Германии, где едва не умер от жажды, «потому как там вода нездоровая». В Роттердаме он увидел только богословские споры, а в Амстердаме, напротив, обедал за столом, где прислуживали две абсолютно голые девушки. В Риме его не заинтересовали ни картины, ни мрамор. Вполне допустимо, что он путешествовал и по Далмации, которая тогда вся, за исключением Дубровника, принадлежала Италии, и посетил в Перасте знаменитую школу мореплавания Марко Мартиновича, где обучалась группа русских юношей.