– Для одних это так, для других нет, – проворчал Балтин, отворачиваясь от света. – Да опусти ты эту штору!
Пратт улыбнулся, полюбовался лужайкой и выполнил просьбу друга. Через полчаса он уже был на лужайке. Там рассеивались остатки тумана, воздух по-осеннему бодрил. Подняв голову, Пратт оценил желто-красную листву и голубизну безоблачного неба, где заливался ранней песней жаворонок.
– Иллюзия радости и красоты, – пробормотал он.
Чем только не радует жизнь, когда человек вопреки всякой логике позволяет себе наслаждаться иллюзией!
Он пересек лужайку, глядя уже не в небо, а на свои мокрые от росы башмаки. Его шаги самой своей периодичностью контрастировали с ленивым колыханием тумана. Пратт добрел до ярких кустов и двинулся сквозь них к мастерской. Он уже потянулся к дверной ручке, когда его внимание привлекло одно окно. Оно было разбито. Пратт уставился на битое стекло под ним. Потом, снова ненадолго подняв глаза к небу, воскликнул:
– Что ты на это скажешь, блаженный дух?
Затем он опять перевел взгляд на битое стекло. В мастерской кто-то побывал. Хотя нет – в этом случае битое стекло упало бы внутрь. Кто-то покинул студию через окно. Но прежде чем вылезти наружу, нужно было проникнуть внутрь.
Пратт шагнул к двери, достал ключ и отпер замок. В мастерской все вроде осталось таким же, как накануне вечером. Главным здесь был испорченный поперечным мазком малиновой краски портрет Энн. Пратту понравилось, что он способен смотреть на это спокойно. Он покосился на другие холсты и мольберты, на большие полотна кисти самой Энн, изображавшие оленей, на предметы обстановки. Как будто ничего не пострадало…
Пратт шагнул к картине с оленем, громоздкой и плохой, как он напомнил себе шепотом. Холст был так огромен, что позади него почти не был виден мольберт. Пратт заглянул за мольберт.
– Возможно, – пробормотал он, – возможно…
Он немного поразмыслил, глядя на пол, снова уставился на портрет Энн, отступил на шаг и нагнулся достаточно низко, чтобы холст, позади которого он находился, заслонил портрет Энн.
– Вероятно… А что потом?
Пратт выпрямился и приблизился к разбитому окну. Как ни мало оно было, в него мог пролезть взрослый мужчина. Окно побольше, в косой крыше, осталось целым. Он изучил края осколков, опасливо просунул наружу голову, снова ее втянул. Вскоре Пратт покинул мастерскую, заперев дверь и положив ключ в карман.