Конечно, привлекательности стихотворных «картин» Юрия Саваровского способствует не только его умение распоряжаться словами. Сказывается и то, что он свой человек и в мире красок. Приведу несколько примеров его словесной живописи:
Огневая полоска зари
Посиневшую даль запалила…
Жёлтым цветом скошенное поле
Очертило серый небосвод…
Клёны, обрядив себя в багрянец,
Обостряют белизну берёз…
Тут же, для полноты картины, стоит отметить, что Юрий Саваровский умеет живописать не только красоты Подмосковья. В своей книге «Город детства», посвященной малой родине, поэт тепло вспоминает Омск и Прииртышье. И если сам Иртыш у него «желто-голубой» (от факта не уйдешь!), то берег его – «светлый». А еще перед глазами памяти – «безбрежный ковыль, покрывающий степь серебром».
Впрочем, как раз на примере только что упомянутой книги, можно увидеть, что наш поэт может далеко уходить за рамки пейзажной лирики. И если продолжить линию сравнения с живописью, то перед нам и – жанр, бытовые картины. Причем, быт полусиротских 40-х годов видится Саваровскому преимущественно в черно-белой раскраске. «Нам в детстве не досталось эскимо» – это, пожалуй, самая щадящая примета того времени. Досталось же вот что – жмых, как замена коврижек, и тоскливые ожидания в холодном доме возвращения матери с работы. Всё хорошее – свет и тепло – было тогда связано, прежде всего, с ней.
Именно матери и погибшему на фронте отцу Юрий Саваровский посвятил лучшую из своих поэм – «Год 46-й». В ней много сильных мест, достоверных и в историческом, и в психологическом плане. Остановлюсь только на трёх. Глава «Толкучка» – средоточие городской жизни, по-своему колоритной, шумной и суетной. Продавцы, покупатели, нищие, фокусники, просто зеваки. Но последнее не относится к девятилетнему мальчишке. В жаркий день он продает речную воду – по одной копейке за кружку. Но в определенный час бежит на вокзал. Война закончилась больше года назад, а он еще надеется на возвращение отца…
Отец, наверно, ранен,
А что погиб – враньё!
Ведь как отцу не верить?
Вернусь, – он мне сказал.
И я несусь, как ветер
На городской вокзал…
В главе «Мама» представлено горькое застолье соседок по бараку – солдаток, ставших в большинстве своем вдовами. Они пели, «выплескивая души», а плясали сразу и за себя, и за своих солдат. А потом ревели, уткнувшись в холодные подушки. Будущему поэту запомнилось, что его мама пела «Катюшу», пела так, как будто «созывала годы до войны».