Кён, в попытке сменить тему, вызвал урчание, покраснел, отвернув
взгляд.
«Госпожа Дина, пожалуйста, можно
покушать?»
«Скажи спасибо, что я не скормила
тебе твоего мелкого свежеотрезанного дружка.» - договорив,
девушка развернулась уйти.
«Не знаю, о каких дружках речь, но я
очень голоден… Госпожа Дина.»
Служанка замерла, обернулась, посмотрела на раба, как на
умственно отсталого. В её взгляде читалось недоумение: он серьезно
не понял, о чем она, или издевается? Неужто так не терпится
сдохнуть?
«Ты…» - девушка прорычала
сквозь зубы какое-то ругательство и просто ушла, не желая иметь дел
с таким ничтожеством. И, как и ожидалось, заперла ворота на
замок.
Когда шаги за стеной стихли, Кён облегчённо выдохнул, оттянул
резинку трусов и с веселым оскалом поприветствовал… нет, не
«дружка», а обернутую вокруг талии блузку и черные трусики. Да,
больше спрятать их было негде. И нет, он не надел их на себя.
{Жан наверняка сделает что-то очень
пошлое с твоими грязными вещичками… Дура ты эдакая.}
Кён, заметив тот последний подозрительный взгляд на трусы,
понял, что служанка намерена обыскать его полностью, поэтому
решился на отчаянный поступок, чтобы отпугнуть её… Удивительно, но
девушка не убила его… Вроде бы одно прикосновение к Юноне
приговорило прошлого раба к жестокой казни, а тут такое, но он
жив.
Он знал, что служанки не в курсе, что раб должен быть евнухом
или импотентом. Такой вывод был сделан, опять же, из того рассказа
Флица – рабов ранее не кастрировали и не вкалывали “яйцезол”
(относительно новый препарат), тем более, старик явно никому кроме
Юноны о “яйцезоле” не говорил, а сама госпожа о таком делиться не
станет.
Сумасшествие позади. Его маловероятный план вроде бы как
постепенно выполняется.
В животе заурчало, теперь уже не демонстративно, а очень даже
натурально, физиологически. Всё прекрасное настроение как ветром
сдуло. Завтрашний день ведь ещё надо пережить… Как-то взять колбасу
из рук Марины… И, самое главное, передать бельё Жану и наконец
научиться основам стихий, без которых его здесь быстро превратят в
отбивную.
Ночь на лавочке «приятной» можно было назвать разве что с очень
большой натяжкой.
В конце концов проснувшись озябшим и с совершенно занемевшим
телом, Кён со стоном потянулся и набрал Марину. К сожалению, судьба
по-прежнему не желала проявлять к нему благосклонность: