Советский социалистический феодализм 1917–1990 - страница 5

Шрифт
Интервал


В период горбачевской «полугласности» в периодической печати стали появляться частичные свидетельства о голоде на Украине. Интересны, в частности, воспоминания вдовы Н.Бухарина, который в то время был на Украине и толпе голодных детей «отдал всю свою наличность» – типично советское явление: сначала довести до голода, а потом организовать «благотворительность», подавать милостыню. По возвращении в Москву Н.Бухарин рассказывал об увиденном отцу жены и при этом «рухнул на диван в истерических рыданиях» (0. 1987, N48). Не лишне заметить, что этот воитель за дело рабочего класса был в то время членом политбюро, т. е. верховным правителем государства, видным публицистом, но нигде публично по поводу голода на Украине не сказал ни слова.

Появились рассказы о восстании в Новочеркасске, хотя совсем недавно люди попадали за это в лагеря. Но мне пока не попадались в печати рассказы о восстаниях в Темир-Тау, Черкасах и многих других.

На Западе есть книги о советском праве, обнаруживающие компетентность авторов и знание предмета. Естественно, диапазон тенденций их весьма широк: от восхваления до враждебности. Взгляд извне, с позиций иного права очень полезен; эти книги помогли мне многое увидеть в «родном» праве, чего я не замечал («лицом к лицу лица не увидать»). И все же взгляд «изнутри» более точен. Но таких книг нет. Советская юридическая литература в большинстве представляет собой лживую апологетику. Избежать этого можно только в узкоспециальных вопросах, иначе работы просто не увидят свет. Известные мне западные книги о советском праве либо трактуют его в целом, т. е. характеризуют его принципы и источники, либо отдельные институты догматически и статически (то, что в сравнительном правоведении называется «книжным правом»). Используеиая практика в советских изданиях отпрепарирована и имеет мало общего с подлинной практикой. Хотя последнее время западные юристы все больше внимания уделяют социологии и материальным условиям жизни общества, догматика и привязанность к букве норм пока еще остаются «в крови».

Я же хочу познакомить читателя с «живым правом» и, по возможности, в его истории, в динамике и развитии. Поэтому наилучшую картину советского права следует рисовать именно с марксистских материалистических позиций. Контраст теории и практики «научного коммунизма» получится более рельефным.