Бушуев задумался, вопрос был неприятный. «Ну, на чёрта все это ему надо?» – с тоской подумал он.
– Я думаю, что мы не очень талантливы, за редкими исключениями, и просто бессильны показать положительного героя живым человеком…
– Э-э-э, бросьте, бросьте! – досадливо поморщился Муравьев и ловко, привычно положил ногу в ярко начищенном желтом ботинке на ляжку другой ноги. Такой прыти Бушуев не ожидал от заместителя Верховного прокурора и, проследив глазами полет желтого ботинка, незаметно улыбнулся. Муравьев же, опершись подбородком на сцепленные вместе короткие пальцы с волосатыми суставами, задумчиво повторил еще раз:
– Бросьте, бросьте… Вы ведь отлично знаете, что не в этом дело. Ну, да бог с вами!.. Но вот что еще – не сердитесь – я бы ваших «Братьев» вовсе не стал ставить. Все эти «Братья», «Страхи», «Земля» – все это в плане коммунистического воспитания масс дает отрицательный резонанс.
Он нервно встал и прошелся по кабинету. Бушуев внимательно следил за ним. Видно было, что Муравьев взволнован. Он подошел к окну и задумался, глядя на улицу.
Долго молчали.
За окном слышны были гудки автомобилей, неясный шум голосов. Где-то монотонно и надоедливо стучал пневматический молоток. Над Москвой по голубому сверкающему небу лебедями плыли кучевые облака. Сквозь открытую форточку откуда-то доносился тонкий, еле уловимый запах набухающих почек тополей.
– Революционная романтика хороша, когда все в ней находится в гармонии и равновесии, – тихо, не поворачиваясь, сказал Муравьев. – Нельзя допускать, чтобы в произведениях советских писателей не было равновесия сил…
И вдруг рассмеялся широко и откровенно. Круто повернулся.
– Слушайте, товарищ Бушуев, расфилософствовались мы с вами, а про дело-то и забыли…
Бушуев тоже как бы разом очнулся. И ему стало стыдно. Он поймал себя на том, что с интересом слушал Муравьева. И за этим отвлеченным разговором совсем позабыл про деда Северьяна. Впрочем, тут же подумал, что разговор этот, затеянный Муравьевым, вовсе уж не был таким отвлеченным, каким мог показаться на первый взгляд, – все это непременно касалось не только его, Дениса, но и находилось в какой-то неуловимой связи с делом старика.
Между тем Муравьев снова сел и снова стал перебирать бумаги, хмуро и сосредоточенно.
– Вы простите, товарищ Бушуев, – не поднимая глаз, тихо сказал Муравьев. – Северьян Бушуев ваш родственник, и мой вопрос, быть может, не совсем учтив. Но скажите, – вы-то в деревне жили, а я никогда не жил, – скажите, неужели ненависть к советской власти у «отрицательных персонажей» так велика, что восьмидесятилетний старец способен убить коммуниста только потому, что он – коммунист? Это я, конечно, не о вашем деде, а так, в принципе спрашиваю.