– Кто такой?
Ананий Северьяныч дернул бороденкой и замигал глазами.
– Кто, говорю, такой?
– Надо быть, солдать… – выдавил старик.
– Солдать!.. – передразнил Алексей Николаевич. – Сам ты, брат, «солдать»! Это Николай Палыч Хмелев… Не тот Николай Палыч, что декабристов укокошил, а – другой, блестящий актер, которого сын твой дурацкой ролью укокошил. Понял?
– Чегой-то?
– Не понял?
– Чегой-то не понял… Туманно.
– Эге-ге-ге-ге… – колыхаясь от смеха, протянул Алексей Николаевич. – Туманно, говоришь?.. А впрочем, ты, Северьяныч, прав: кругом туман…
И, безнадежно махнув рукой, пошел, покачиваясь, из кабинета.
В столовой, потушив свет, Семен Винокуров, или, как его звала вся Москва, – Семка, поэт и лихой переводчик с немецкого и французского, человек молодой, красивый и хамоватый, обнимал Настю и пытался поцеловать ее.
– Ох, не нада… не нада… – вздыхала Настя.
На веранде стоял дым коромыслом – танцевали румбу. Крынкин, поминутно поправляя пенсне, рассказывал сидевшему на перилах Лапшину:
– Ты ведь знаешь… Сашку Шарова обошли орденом. Так вот какую я ему казнь придумал: под каждый п-праздник… под Новый год там… или под Первое мая посылаю ему фотографию с моего ордена Ленина. Ух и бесится… Матом прямо кроет по телефону. Хочешь сейчас позвоню, а ты послушай, как он лаяться будет…
И он зашелся мелким, дробным смешком.
– Так я тебе виды Варшавы пришлю из Польши, – рассмеялся Лапшин. – Тебя ведь в прошлом году не пустили за границу-то. Известно: ты просился.
– Врут, врут… – кисло запротестовал композитор. – И нагло врут.
– Ничего не врут. Я в Кремле на банкете слышал.
– В Кремле?
– Ну да. Мне портрет Ворошилова заказан. И был я недавно на банкете… ну, и вот слышал. Знаешь от кого? – Лапшин хитро прищурился: – от самого Рычкова.
Крынкин окончательно скис, выпил еще стакан вина и, наспех попрощавшись, уехал.
Лапшин, от души хохоча, подозвал Дениса.
– Денис, слушай… аха-ха… Да ты слушай, как я Крынкина разыграл!
И подробно рассказал Денису, как он разыграл Крынкина.
В углу жены «инженеров человеческих душ» спорили о достоинствах советских и заграничных марок машин.
– Валя! Валя! – кричала мужу хорошенькая Батаева. – Бирюковы тоже «шевроле» купили! Долго мы с тобой на «эмке» будем трястись?
– А вот закончит твой Валя новый роман, тысяч 30–50 получит – и купите хорошую машину, – утешала ее подруга, пышная женщина, вся в кольцах и ожерельях. – Слушай, Женя, забыла сказать: у меня есть новая пластинка Вертинского «Мадам, уже падают листья» – вот прелесть-то! Приходи послушать…