– Что ж, – словно нехотя выдавил из себя Аластор, – будь по-твоему. Только знай, если будешь обузой, я тут же избавлюсь от тебя, как от навязчивой собачонки, понял?
– Да, – хрипло процедил Сашка, уже и не претендуя на что-то большее.
– Ну, вот и хорошо! – заключил Аластор. – Завтра мы отправимся в Солнечногорск. И перед дальней дорогой необходимо как следует выспаться.
Он заложил под голову сверток овечьей шкуры, лежащей возле костра, потянулся и нехотя пояснил, выхватив из тускло освещенного пространства удивленное лицо мальчика:
– В городе живет один торговец, он обязан мне жизнью. Его помощь может оказаться нам весьма полезной.
– А… – Сашка хотел еще о чем-то спросить, но Аластор резко оборвал его:
– Спать!
И лениво отвернулся к стене.
Вновь опустилась тишина – залила отроги и большой, шероховатый купол. Тлеющие угли, словно дыша, то наливались ярко-красным огнем, то остывали, темнели и наконец погасли вовсе, оставив громоздкие своды пещеры в тонком переплете мелких огней тающих свечек. Почти как звезды на небе, они блестели таинственным, ярко-серебряным светом; чем-то манили, о чем-то шептали и незаметно, совершенно против воли погрузили в глубокое таинство сна, на прощание слипшись в густую, переливающуюся массу. Глаза закрылись, и все ушло – исчезло и соединилось с миром окутанного мраком бытия.
Чудесное явление природы, рассвет, здесь, в темных сводах пещеры, представал лишь как часть некой массы бесконечности, в которой отсутствовало и само понимание времени; но человек с его силой привычки, с его даром творца, невообразимо нуждающимся в подобном разделении, упрямо наделял привычными формами то, что уже давно лишилось и понимание оного.
Сашка любил, когда его будили первые лучи солнца. Там, в Вышгороде, на третьем этаже обветшалого, старого дома он всегда засыпал с твердой уверенностью того, что следующий день будет таким же, как и прежде. Что вновь увлечет его за собой приветливое утреннее солнце, навстречу новому дню, играм, и приключениям. Как же тяжело было расставаться с привычными образами! Вот и сейчас он вдруг явственно ощутил переживания своего исчезнувшего сна – он в узком, душно пахнущем сиренью дворе резвится с ребятами, а из залитого солнечным светом окна, за ним внимательно наблюдает Александр Иванович. Лицо его в белом мареве тумана, будто чуть смазано и едва различимо, но отчего-то явственно в ней угадывалась лишь одна деталь – широкая добродушная улыбка, которую очерчивал седой контур пышных усов.