Аластор оказался неподалеку, всего в нескольких метрах от застывшего в немом оцепенении мальчишки. Его взгляд, брошенный вскользь, верно означал что-нибудь вроде «я же тебе говорил, сиди в пещере», но на месте он долго не задержался; отшвырнув в сторону чадящий факел, Аластор ничтоже сумняшеся вновь двинулся вперед, всем своим видом показывая, что тратить время на пустые уговоры он не собирается.
Закусив губу, Сашка сделал первый шаг – он показался ему рывком в бездну. Затем второй – несмелый и короткий; ноги по-прежнему чувствовали твердь нависающего над ущельем карниза. Затем он осторожно, прощупывая воздушными шагами стелющуюся впереди тропинку, потянулся вслед Аластору. Тот, впрочем, двигался нарочито медленно, давая возможность не потерять его из виду, и изредко бросал за спину быстрые взгляды. Отвесная стена, к которой прижимался Сашка, была холодна и вся темнела от гнезд птичьего помета, но все равно она была единственной опорой на этом пути, единственной отдушиной, помогавшей держаться на огромной высоте внутри стесненного пространства. Пальцы прощупывали расщелины в скале или неровные выпуклости, хватались за них, и медленные, аккуратные шаги делались тверже и уверенней. Постепенно узкий скальный выступ, облизав отвесную стену горы, потек вниз, устремившись к хребту, сточенному ветром до причудливого вида двурогого седла. Где-то у его вершины, полоска карниза, хрустевшая под ногами мелкой каменной крошкой, расширилась и без всякой границы влилась в пологий склон холмистой гряды, по которому они спустились вниз.
У самого подножия стелилась ровная гладь сухой, безжизненной равнины, зажатой меж тесной гряды остроконечных шероховатых скал. Вверху плыло, словно разбухшее от ярости солнце, а теплый ветер, поднимая пыль, вился у самых ног, не принося никакого облегчения. В вытянутой серповидной лощине, усыпанной обломками камней, воздух сделался сухим и жарким. Бесконечная цепь слипшихся гор, словно проклятие, лилось по обе стороны, без конца мелькая перед глазами видом лысых вершин.
Шли долго. Трудно было определить это «долго» в часах и минутах, но выданная Сашке фляга, под завязку наполненная студеной водой, была уже почти пуста. Можно было бы, конечно, попытаться исчислить затраченное время в интервалах между глотками, но кто бы стал забавлять себя подобными играми в момент опустошительной усталости и острой, постоянной жажды. Сашка уныло влачил ноги, чувствуя, как источаются остатки его сил, и неразборчивым взглядом рыскал меж глыб и утесов, заглядывая за расщелины и острые хребты. Едва ли он искал там средство к спасению – уже нет; движения его были скорее механическими, каким-то чувством он все еще следил за маячившей впереди фигурой Аластора, но с каждым разом, его все более поглощала изматывающая нечеловеческая усталость. Наконец, в определенный момент, его охватило неистовое желание остаться на месте: упасть на мелкий, пыльный гравий, и, забыв обо всем отдаться блаженному покою. И возможно, лишившись уже и твердости воли, он поступил бы именно так, но вдруг измученный разум выдернул из сросшейся цепи горных шапок и круч, дымчатый гребень стены.