Потихоньку день начинал клониться к закату. Серая гладь бесплодной земли неспособной, наверное, взрастить даже чахлой травинки, очень быстро скрылась под колесами телеги, и навстречу огромным застывшим морем потянулись величественные горы. Высокие изъеденные ветром скалы, отбрасывая хмурую тень, замельтешили строем неровных, как пожелтевшие зубы Цыгана, скученных пиков.
– Приближаемся, – устало процедил Александр Иванович.
Сашке были слишком хорошо знакомы эти темные скальные отроги, сквозь которые, петляя, тянулась обезлюженная дорога. Он знал, что где-то там, в непроглядной дали, скрытой в веренице каменных пиков, лежат, подперев стальными боками стены, массивные ворота Солнечногорска. Это был черный вход в большой, обласканный щедрыми пошлинами город, с которого начинался путь в мир причудливый и разнообразный. Огромный осколок некогда единого государства поражал заезжий люд своей неряшливой громоздкостью и удивительными контрастами. Каким-то непостижимым образом все здесь сплеталось в единую структуру тела и настолько сильно прирастало друг к другу, что уловить линии этих разделов зачастую не представлялось возможным. По крайней мере неопытному взгляду трудно было понять, где начинаются венчанные пиками позолоченных шпилей дворцы, с пышными садами, где они переходят в помпезные виллы, отделанные тяжеловесным мрамором, и где все это скукоживается и перерождается в вереницу ветхих домиков, сплоченными шеренгами марширующими вдоль узких тихих улочек. Где-то все это разбавлялось мутными красками выцветших бетонных стен многоэтажных домов, стеклянным блеском высоток – но общим мерилом всего этого лоскутного существования по-прежнему оставался разросшийся и окрепший за последние годы городской рынок. Здесь можно было встретить кого угодно: щеголеватого молодого аристократа, разодетого со всем искусным пренебрежением к строгим формам и монохромным цветам, денежного воротилу, спешащего на биржу сквозь тесные ряды базарных лотков, добровольцев пограничной стражи и кустарей, в изношенных старых робах – здесь были все, и каждый находил то, что ему было нужно. Особенно бойкой торговля становилась в последние дни недели, когда со всех концов Республики в город съезжались торговцы и лавочники, и огромная, базарная площадь наливалась шумом и гомоном многотысячной пестрой толпы. Таковой она должна была быть и завтра, в первую субботу сентября, когда дороги заполнятся торговыми караванами и одиночными повозками, стекающимися к огромной, позолоченной короне, венчающей главные ворота на Семиречье. Над их головами сверкнут на солнце два лавровых венка под кованой короной и чуть приоткрытый глаз с ресницами-лучами (символ местной аристократии и выборного губернатора), и массивные створки открытых ворот проводят их в мир суетливый и жадный, почитающий корысть выше всякой добродетели.