Начальник колонии Двурукий-с-Мотыгой заботился о пастве по своим понятиям. Так, он начал закалять подопечных, обливая холодной водой по утрам. Все покрывались зелеными пупырями и съеживались, стараясь закопаться обратно. Наш Огурец только чуть разрумянивался. Ему быстро прилепили диковинную кличку Йог. Мысленно он сам стал называть себя Ек – и ек отныне прочно пришел всей его хорошей жизни. Все заметили, как сильно он раздобрел, что вызвало новую серию издевательств со стороны односидельцев. Двурукий-с-Мотыгой хмурился, недовольно разговаривал сам с собой и вроде даже собрался было выпустить Огурца на волю, но почему-то передумал. «Сидеть тебе от звонка до звонка, а может, и пожизненно», – злорадствовали сокамерники над несбывшейся надеждой Екнутого, почесывая небритые пупыри. У Огурца почему-то щетина не росла, кожа была нежная, гладкая, и сам он становился все округлее и соблазнительней. Тут уж житья совсем не стало, Огурец перестал спать по ночам, опасаясь домогательств, а днем получая обидные прозвища и гнусные намеки о своей ориентации относительно Солнца.
Тогда он захотел покончить с собой – но не знал, как это сделать. Никто не помог. Двурукий-с-Мотыгой, проходя мимо, глядел неопределенно и хмыкал, вызывая в душе Огурца зловещие предчувствия.
Затем он пытался сбежать, долбил стены, метался по камере. Телодвижения принесли неожиданный результат: наросли бугры мышц, Огурец стал просто огромен и моментально был переименован в Авторитета. Теперь его уважали, боялись и не заговаривали в опаске, что он может задавить не авторитетом, так массой. Многообразные фобии и комплексы его росли вместе с физическими параметрами. Двурукий-с-Мотыгой вообще перестал обращать на него внимание. Одиночество оказалось страшнее травли.
Ну а теперь обязательный абзац про Чудо.
Однажды на Зону пришла Двурукая-с-Ведерком. И выпустила всех остальных огурцов на волю. Нежно брала их руками, осторожно складывала в ведерко, приговаривая: «Как вы зимой пригодитесь, красавчики». Это было Чудом. Красавчики млели от комплиментов, от воли, от женского запаха, норовили сами ткнуться в теплые ладони.
Огурца, как он и боялся, Двурукая-с-Ведерком обошла стороной, даже не коснувшись. Это был последний удар по самолюбию. Он бесполезен, он безобразен, его оставили в одиночке. И тогда он крикнул в небо: «ПОЧЕМУ я не такой, как все??? За что мне эти муки, Господи???»