Это особенно очевидно, когда человек, любой, в комнате – а лучше в квартире – один. Наблюдать за ним – всё равно что за жуком в коробочке. Когда человек один, мягчает и оплывает его лицо, скобки губ опускаются вниз, и даже самый молодой становится похож на портрет предка, упрятанный в толстый с бархатной обложкой альбом для семейных фотографий где-то на дне игрушечного буфета здесь же, в квартире жука. Подслеповатее становятся глаза, он прищуривается, а то и вовсе растягивает кожу у углов глаз, чтобы разглядеть что-то. Может есть прямо руками и пить из горлышка, рыгнуть. Когда человек один и ему нет нужды оправдывать чьи-то ожидания, он всегда более жалок. Это не хорошо и не плохо: чужое присутствие стимулирует жука – данность.
В круге света от лампы будет дымиться чашка с чаем, отражённой лампочкой из неё – сиять кружок лимона.
Подробности, мелочи этого быта сами по себе совершенно умилительны, как крошечные игрушки: чашечки, рюмочки, ложечки – «бирюльки». Но особенно они обезоруживают, когда кто-то умирает: попробуйте вылить зацветший чай из его чашки, попробуйте убрать его обувь из прихожей – чьи-то большие чёрные ботинки, что, как две послушные чёрные собаки, всегда ждали хозяина в сторонке перед дверью, готовые к прогулке.
Но сейчас все живы и здоровы, обычный вечер дома. Всё хорошо. Девчонки валяются на полу и строчат что-то в ноутбуки, хихикают, откидывают с разгорячённых лиц длинные волосы. Корпулентный старик при помощи лупы толстыми пальцами осторожно поднимает мелкий клювик звука на допотопном носителе, чтобы насладиться «Mozart: Piano Concerto No. 27 in B flat, K. 595 – 3. Allegro» в исполнении Ашкенази могли не только его соседи, но и он сам.
Да понятно, что полно здесь и отрицательных персонажей, которые с милой улыбкой протянут отравленное яйцо твоей собаке или начнут прыгать через скакалку, надев туфли на каблуках в ответ на вежливую просьбу вести себя вечером потише, – понятно, что злыдней среди нас полно, каждый хоть раз и сам бывал полным придурком.
Ночью же, да после пары-другой местных маленьких бокалов красного вина, с поджарым голодным животом, медленно плыть, осторожно раздвигая руками густой мерцающий воздух, – и насколько же шире и глубже обычного проникнет ваш взгляд, если только, конечно, вы не начнёте в эйфории этого ласкающего воздухоплавания нежиться и ликовать, смеясь и воркуя от радости.