Странное впечатление, должно быть, производили эти монахи на улицах тогдашней Москвы – с бритыми, загорелыми черепами, в синих тогах, оставляющих голым одно плечо, с реликвариями, в сандалиях на босу ногу. Впрочем, в том смешении языков и народов, каковое представляла собой Москва 1923 года, особого удивления они, наверное, не вызывали. Тем более что им вряд ли разрешали свободно бродить по улицам. Сохранилась легенда о «сеансе омоложения», который они дали некоторым членам ЦИКа. Вероятно, этим можно объяснить долголетие многих видных большевиков. Разумеется, тех из них, кто умер естественной смертью. (Кстати, Троцкий отказался участвовать в этом «постыдном для революционера мероприятии»). Основное же время монахи проводили во внутренних покоях Кремля – в охраняемом помещении, где позже была оборудована личная квартира товарища Сталина.
И, наверное, еще более странное впечатление производили они в январских заснеженных Горках. Здесь, по-видимому, сыграло роль одно важное обстоятельство. Речь первоначально шла о бальзамировании, то есть о простом сохранении тела, но из-за патологического недоверия большевиков к так называемым буржуазным специалистам перевод осуществлял не крупнейший в России знаток тибетского языка профессор Бахвалов, отрабатывавший тогда пайку служащего на курсах ликбеза, а революционно настроенный студент третьего курса, разумеется, уже в какой-то мере постигший основы грамматики, но, по-видимому, представления не имевший о глубинах, которые открываются в каждом живом языке. В результате задача им была сформулирована как полное поддержание сомы, что в тибетской священной практике весьма далеко от собственно бальзамирования. Интересно, что, по воспоминаниям самого студента, сохранившимся в единственном экземпляре в отделе рукописей Государственной публичной библиотеки (вероятно, прохлопанным НКВД и впоследствии отысканным Рабиковым), старший из тибетских монахов – сухонький, напоминающий тогда еще безвестного Махатму Ганди, перед тем, как начать обряд, дважды вежливо уточнял, добиваются ли мудрые хозяева именно «полного поддержания», а не подозревавший об очевидном для специалиста смысле студент подтверждал, что да, именно это от них и требуется. И тогда тот же старший монах достал мапу из холщовой сумки, двое его помощников разложили на специальном коврике причудливые деревянные инструменты, и из ярко освещенной гостиной, принадлежавшей некогда московскому градоначальнику Рейнботу, понеслись пронзительные и вместе с тем заунывные мантры, проникая сквозь зимние рамы, оплетая березы в снегу, полотно пушистых, нетронутых сугробов парка, вязь чугунных ворот, придавленный испугом кустарник и охранников НКВД, стынущих в собачьих дохах на крещенском морозе…