Ты плыви ко мне против течения (сборник) - страница 10

Агей был оглушен многолюдьем, вопросами, на которые пришлось отвечать при всех. Самими стенами кабинета, раздвижной доской с экраном. Портретами писателей, крылатыми фразами на плакатах, стендами, посвященными Пушкину. Но может, более всего – запахами. Пахло пластиком, мелом, разгоряченными телами: перед уроками школьники зарядку делали добросовестно и весело. Эта зарядка, в которой участвовала вся школа, удивила Агея и напугала. Множеством ребят напугала.

И вот он тоже стал этим множеством. Надо бы на ребят поглядеть, кто они, какие, но взгляд словно прилип к одному месту, к крылышкам черного фартучка над плечами впереди сидящей девочки. Даже на учителя посмотреть не то чтобы неловко или боязно, а невозможно. Из какогото непонятного упрямства невозможно. Агей не почувствовал в учителе человека, по-доброму к нему расположенного. Как-то не так разговаривали с ним и классный руководитель, и Валентина Валентиновна.

А урок между тем катился быстро, весело. Валентина Валентиновна, словно дирижер, управляла прекрасно сыгравшимся оркестром.

– Начнем с портрета.

Голос у нее был светлый, легкий, и так же светло и легко ей отвечали. Она редко называла учеников по фамилиям. Останавливала на ком-то взгляд, и это означало: говорить тебе. Ребята не только слушали и участвовали в работе – они глаз с учителя не спускали.

Крылышки, на которые смотрел Агей, вдруг порхнули вверх. Агей даже вздрогнул. А впереди сидящая девочка уже бойко тараторила:

– Сначала мы не видим лица Пугачёва. Сначала это всего лишь путник, «дорожный», как называет его Пушкин. Пурга, а «дорожный» стоит на твердой полосе, и голос его спокоен. Это удивительное самообладание и хладнокровие успокаивают Гринёва, а через мгновение ему пришлось уже удивиться тонкому чутью «дорожного». Тот уловил запах дыма деревенских печей.

– Оч-чень хорошо! – сказала Валентина Валентиновна.

Девочка села и, садясь, рукой откинула волосы за плечи. Золотой ливень так и брызнул перед глазами Агея.

– Прекрасно! Прекрасно! – говорила Валентина Валентиновна, очень довольная ответом. – Но это всего лишь преддверие к портрету. Своего рода рама, причем не первая попавшаяся, а тщательно выбранная…

Встал кто-то с последней парты, Агей не поворачивал головы.

– Ну… Наружность у этого… Ну, это… Ну… лет он сорока.