«Может, жена умерла так рано, всего-то пятьдесят девять ей было, что не могла видеть сына-пьяницу, всё корила и терзала себя, мол, я виновата, я не доглядела, я не уберегла».
Так думал, горестно вздыхая, Михалыч, виня себя так же, как и жена когда-то.
Чтобы разглядеть находку он протёр влажной тряпкой пол в большой комнате, и на сухой пол стал раскладывать листы, как карты в пасьянсе.
Листов было восемь, общая длина фотообоев составляла ровно три метра, а ширина два с половиной метра, то есть, они должны были бы занять всю стену напротив окна, если их поклеить, но увидеть всю картину Михалыч не мог, только частями, так как мешала мебель.
Приветливая продавщица в магазине «Всё для ремонта» дала Михалычу тоненькую брошюру, в которой описывалось и было показано на рисунке, как правильно клеить фотообои.
Купив всё необходимое и придя домой, Михалыч переоделся и начал решительно сдирать со стены старые-старые обои.
Потом он всё удивлялся: откуда появилась в нём эта уверенность, почему, не задумываясь, он приступил к работе, почему именно эти обои, и почему, наконец, они свалились ему под ноги как будто с неба.
Через два дня в большой комнате Михалыча, на стене напротив окна красовалась картина.
Это была степь.
Ни машины, ни дерева, ни человека, ни птицы, ни верблюда или хотя бы ослика… никого, ничего
Только степь, небо и солнце.
Заходящее солнце… Закат в степи, где простор такой, что видно во все стороны до самого горизонта, и где раскалённое, уставшее за день солнце, медленно и неотвратимо опускаясь, дарит перед ночным отдыхом свой пылающий закат, свой салют, свою симфонию цвета… Когда огненные, оранжево-красные цвета неба размываются холодными оттенками то фиолетовых, то зелёных, то синих мазков… лишь дымятся лёгкие, белые облака… и вот уже скрылось за горизонтом наше солнце, только узкая, огненная полоска неба, как тающие угольки на границе неба и земли… она всё тоньше, и всё темнее здесь, на земле… но горят огнём, как брызги заката, красные тюльпаны, ветер колышет седой ковыль и сочные травы, и приходит прохлада, скоро ночь… ночное небо, звёзды и степь.
Диван стоял у боковой стены, Михалыч переложил подушку на другую сторону так, что теперь, засыпая и просыпаясь, он видел степь.
Окно большой комнаты выходило на запад, и когда перед ним на стене сливались два заката – один за окном, другой на картине, Михалыч не мог глаз отвести от такого чуда чудного, и в эти протяжные, молчаливые, закатные часы он старался быть дома.