– А что же вы тогда делали на втором этаже? – Вот тут я не
нашлась что ответить. Не заявлять же графу, что я пытаюсь вскрыть
запертую комнату с мансардой? Какая-то «Синяя Борода» получается.
Надеюсь, в той комнате не реки крови и расчленённые тела его бывших
жён. – Как Ваши занятия?
– Неважно. – Я с радостью перевела тему. – Понимаете ли, Сергей
Александрович, мне бы нотные листы…
– О. – Строгое лицо графа вмиг сделалось растерянным. – Я как-то
не подумал… Простите. Завтра же всё будет. К тому же у меня где-то
имелись собрания сочинений. Если Вам, само собой, интересно играть
что-то ещё.
– Очень интересно! – Поспешила уверить я. – Не хотите как-нибудь
сыграть вместе?
Это вырвалось быстрее, чем я успела сообразить, что говорю. И
немедля поняла, что это ошибка. Было посветлевшее лицо Голицына
снова стало сумрачным, он нахмурился.
– Нет, мадемуазель, не думаю. – И мужчина вновь уткнулся в свои
бумаги. На этом моя аудиенция была окончена.
Вот человек-загадка. Впрочем, откуда мне знать, что у него
произошло на самом деле. От чего у него столь холодные отношения с
сестрой, а весь Петербург, несмотря на симпатию самого императора,
держит графа изгоем. Против своей воли я почувствовала жгучее
любопытство. Кинула последний взгляд на графа, и пошла обратно
вниз.
Остаток дня прошёл по уже знакомой схеме. Я занималась, время от
времени делая перерывы. Обед мне накрыли, как и вчера, в той же
гостиной. Сергей Александрович так и не появился, хотя я слышала,
что из дома он не уходил. К четырём часа пришла Аглая, с новостью,
что моя карета подана.
Таким образом, минуло два дня. Утром я, наспех запихнув в себя
булочку с маслом и запив всё это глотком кофе с жирнющими сливками,
ехала к графу, вечером возвращалась к генерал-губернатору. И
Голицына, и Толстого я видела редко. Где могли пропадать оба
мужчины, смекнуть было несложно – при дворе. Толстой, впрочем, еще
мог быть при полке. Зато как-то раз, повечеру, сходя с подножки
кареты, я заметила возле дворца генерал-губернатора знакомую мне
фигуру. Поручик расхаживал туда-сюда вдоль забора, опустив плечи.
Но завидев меня, приосанился, лицо его озарилось улыбкой.
– Вера Павловна! – Фёдор Алексеевич приник губами к моей ладони,
затянутой в перчатку. – Получили ли Вы мой подарок? Я, право, не
находил себе места, Вы на меня сердитесь?