– Мы уже отчаялись! Думали, вы никогда не соберетесь воспользоваться моим приглашением, ага?
Он откупоривает первую из двенадцати бутылей рома, выстроившихся в ряд на грубо сколоченной полке.
– Я давно хотел прийти, – отвечает Якоб, – но работа не давала.
– Наверное, тяжелая работа, – замечает Ост, – гробить репутацию господина Сниткера.
– В самом деле, – парирует Якоб. – Разбирать поддельные записи в бухгалтерских книгах довольно утомительно. Уютно у вас тут, господин Гроте.
– Если бы мне нравилось жить в выгребной яме, – подмигивает Гроте, – я бы так и остался в Энкхейзене, ага?
Якоб берет себе стул и садится.
– Во что играем, господа?
– «Плут и дьявол». Наши, гм, немецкие родичи в нее играют.
– А-а, карнифель! Я немного играл в Копенгагене.
– Удивлен, что вы – и вдруг знакомы с картами, – хмыкает Барт.
– Сыновья и племянники священнослужителей не так наивны, как принято считать.
Гроте берет гвоздь из кучки на столе:
– За каждый вычитается один стювер из нашего жалованья. В начале кона все ставят по одному гвоздю. Семь взяток на круг, и кто заберет больше взяток, получает весь выигрыш. Игра продолжается, пока не закончатся гвозди.
– Но как проследить за тем, чтобы выигрыш выплачивался честно? Ведь жалованье мы получим только в Батавии.
– Тут такой фокус. – Гроте взмахивает листком бумаги. – Здесь все записано, кто у кого что выиграл, а господин ван Клеф вносит поправки прямо в расчетную книгу. В свое время Сниткер дал добро на такую практику. Он понимал, что эти, э-э, маленькие радости помогают людям сохранять бодрость духа и остроту ума.
– Господин Сниткер был на наших вечерах желанным гостем, – говорит Иво Ост. – Пока не лишился свободы.
– Фишер, Ауэханд и Маринус к нам не заглядывают, нос воротят, но вы-то, господин де Зут, видать, веселого нрава…
На полке осталось девять бутылей.
– Так что вот, удрал я от папаши, пока он мне печенку не вырвал, – рассказывает Гроте, поглаживая свои карты. – И побрел в Амстердам, богатства искать да любви невиданной, ага?
Он наливает себе еще стакан рома, цветом как моча.
– Но любовь мне только та повстречалась, за какую наличными вперед платят, а после долго лечатся, а уж о богатстве и говорить нечего. Голод я там нашел, и только. Лед, снег и карманников, что упавшего сожрут, как собаки… Думаю себе: торговля – вот путь к успеху. Потратил все свое «наследство» на тележку с углем – так ее другие угольщики в канал опрокинули и меня следом спихнули. Орут: «Здесь наше место, приблуда фрисландская! Как захочешь еще искупаться – милости просим!» Получил я от этой ледяной ванны, кроме науки о монополии, жестокую лихорадку. Неделю нос на улицу высунуть не мог, а потом домохозяин меня выставил, под зад коленом. Ботинки дырявые, жрать нечего, разве что вонючий туман глотать. Сижу я на ступеньках у Новой церкви и думаю, не стать ли мне вором, пока еще силы хватает удирать от погони, или замерзнуть насмерть, да и дело с концом…